Перстень Калиостро

Дом был очень большой и старый. На первом этаже находилась горница, что-то вроде гостиной, и две комнаты поменьше. На втором спали мы с Лешкой, одноглазый Игорь и старик. Был еще третий этаж, маленькая комнатка в мезонине, но туда я не ходила.

На большой просторной кухне с русской печью сидел небритый молчаливый мужик и чистил картошку. Я взяла второй нож и подсела к нему. Он покосился, но ничего не сказал. Пришла Агафья Ивановна, поставила чайник на обычную газовую плиту и заварила пахучие травы.

— Это — тебе, а это — твоему сыну.

— Агафья Ивановна, так вы всех лечите? За этим люди к вам приезжают?

— Что ты, милая, это муж мой был врач, а я так просто. Место здесь такое — покой, тишина. Вот и помогает от хвори всякой.

А ты травку-то попей, не ленись, три раза перед едой, тебе надо в себя прийти немножко…

Место действительно было замечательное, утром мы с Лешкой в этом убедились.

Дом стоял на берегу озера, и к воде выходил причал для лодок и маленькие мосточки со скамеечкой для полоскания белья. С одного боку был огород и картофельное поле, огороженное забором, чтобы кабаны осенью не рыли картошку, как объяснила Агафья Ивановна. Был и сад с плодовыми деревьями и кустами. У дома был колодец, а если пройти по тропиночке шагов двести, то открывался чудесный песчаный обрыв, а внизу была вставлена металлическая труба, и из нее бил родник невиданной силы и чистоты. Лешка пришел в восторг от обилия чистого, почти белого песка и часами играл там, строя замки. На лесных полянах росли цветы и земляника. Вода в озере была теплая. Небритый мрачный мужик оказался вполне нормальным. Он много работал по хозяйству, а в свободное время ловил рыбу и иногда брал с собой Лешку. Мы с Агафьей Ивановной пекли пироги с прошлогодним вареньем.

Странная это была компания. Но это только на первый, посторонний, взгляд.

А если смотреть на нее изнутри, то каждый в ней занимал свое место, вносил, так сказать, свою лепту в общую жизнь коммуны.

Больше всех работал по хозяйству небритый хмурый Виктор.

Год назад, как рассказывала мне родственница лошади Пржевальского Татьяна Викентьевна, когда мы перебирали с ней гречку к ужину, Виктор жил в городе, и была у него своя фирма, машина БМВ и молодая красавица-жена. Неприятности пришли все сразу. Сначала конкуренты договорились с компаньонами Виктора, и когда фирма разорилась, Виктор оказался крайним. Почти одновременно с этим в его новую БМВ врезался милицейский «мерседес». Виктор не пострадал, но машина приказала долго жить.

А с милиции, естественно, денег фиг получишь. Виктор впал в депрессию и целыми днями играл в компьютерные игры. Когда же через две недели он оторвался от монитора, то заметил, что молодая красавица-жена ушла, и, судя по тому, что она взяла с собой дубленку и песцовую шубу, — навсегда Квартиру отобрали за долги, и Виктор собрался было прыгнуть с шестнадцатого этажа, но было лето, и один добрый человек порекомендовал его Агафье Ивановне. Виктор прожил у нее до осени, а потом остался навсегда, как он говорил. Занимается огородом и всякими хозяйственными делами, плотничает помаленьку и нарочно делает из себя деревенского.

Я с любопытством выслушала эту историю и пожала плечами.

— Что, считаешь, тут собрались все с приветом или убогие? — спросила вдруг Татьяна Викентьевна.

— Да что вы, — смутилась я.

— Вот я, каждую весну к Агафье на кресле, а осенью — своими ногами ухожу, хоть и с палкой. Мы, старики, привыкли к этому месту, а молодые разные приезжают. Сейчас жизнь тяжелая, у человека всякое может случиться. Поживут некоторые здесь месяц-другой, сил наберутся и уезжают. Агафья всем помогает. Так и у тебя все наладится, уже не сомневайся.

— Кто живет в мезонине? — спросила я, чтобы сменить тему.

— А что?

— Так просто. Ходит там кто-то ночью, а внизу я его никогда не видела.

— Не знаю я, уж это Агафья Ивановна сама с ним разбирается.

Вечером я заметила, как Агафья Ивановна положила на тарелку всякой еды и налила стакан молока.

— Маша, отнеси-ка, милая, наверх.

Оставь у двери, он сам заберет.

— Кто такой и почему он не спустится к нам? — отважилась спросить я.

— Тяжело человеку, — вздохнула Агафья Ивановна. — Много всего на его долю досталось. Третью неделю он уже у меня, сейчас хоть есть начал. Торопить его не надо, сам опомнится. Не хочет он никого видеть, только ночью выходит.

Прошло три недели. Наступил июль, еще более жаркий. Мы много купались, и Лешка даже научился неплохо плавать. Чувствовала я себя гораздо лучше. Исчезли головные боли, плохой сон и синяки под глазами. Я немного пополнела, от земляники с молоком, как утверждала Агафья Ивановна. Волосы отросли, стали гуще и лежали мягкой волной без всяких бигудей. Теперь Игорь при встрече со мной краснел и отворачивал завязанный глаз, а Виктор стал бриться каждый день. И хоть я понимала, что являюсь тут на хуторе единственной женщиной, что им не с кем сравнить мою внешность, все равно хотелось думать, что выгляжу я привлекательно и что теперь никто не станет шарахаться от меня как от привидения.