Перуну слава! Коловрат против звезды

Левой рукою шевелить больно – нет, не в самой руке, но в боку стреляет болью на каждое резкое движение. Пальцы на ремне щита – на ремне того, что от щита осталось – сгибаются туго. Но на ноги встать удаётся.

– Крикни своим, чтобы принесли щит, – плохо, проморгал, когда русин спешился. Стоит в полудюжине шагов. А, точно… щит.

– Щит! – каркнул, как ворона.

От старого осталось немного. Помятый умбон и половина деревянной основы. От троих белых волков, бежавших вокруг умбона по черному полю, осталось два – и то если считать скопом, потому что от одного волка осталась голова с грудью и передними лапами, а от второго – хвост, задняя лапа и то, откуда они растут…

Голова, меж тем, гудеть перестает мало-помалу. И в глазах яснеет, и стоящий напротив русин уже не думает зыбиться и двоиться. Ха! Ещё повоюем…

Двое дружинников-сверстников подволакивают кругляш щита взамен тех остатков, что Рогволод сбрасывает себе под ноги.

Князь-кривич продевает руку в ремни, украдкой снова шевеля пальцами. Гнутся, но плохо, и половину вовсе не чувствует….

Русин в отдалении наблюдает за ним, даже не поведя глазом на принесших князю щит и отбежавших в сторону кривичей.

Ему торопиться не надо. Это не его сдернуло с коня и прокатило по земле. И не у него немеет пясть на ремне щита.

А вот Рогволоду нужно торопиться. Сколько ни жди, боль в боку не уймётся, немота в руке не сойдёт – а вот последние силы уйти могут.

Рогволод сомкнул пальцы правой руки на черене меча. С шелестом вытянул его из окованного устья на волю. Поверх края щита ухмыльнулся и подмигнул русину. Тот в ответ поднял перед собою щит и зашагал навстречу.

Двинулся вперёд и полочанин.

Пелена облаков над головами смоленских горожан и ратников двух ратей тем временем расползалась, словно не только Даждьбог-Солнце, но и само Небо решило разглядеть происходящее получше.

Рогволод задавил вдруг начавшую подниматься откуда-то изнутри темной холодной водою тоску, предчувствие неизбежного поражения, худшего, чем просто гибель, и мутные мысли о том, что зря он ввязался в этот поединок, зря не бросил дружину в битву, пусть безнадежную – но грозившую все же всего лишь гибелью, а не бесславьем плена.

Нельзя сейчас думать об этом.

Нельзя!

Два войска и смоляне со стен глядели, как кружит вокруг поворачивающегося вслед за ним русина кривич, как волк-одиночка вокруг неторопливо разворачивающегося к нему рогами тура. Раз за разом наскакивает – только чтоб снова отлететь в сторону.

Но и для «тура» поединок вовсе не был игрою. Натиск юного поджарого «волка», отчаянный, яростный, не раз и не два заставлял его более зрелого противника пошатнуться, отступить на шаг-другой. Отметин на щитах у обоих соперников было где-то вровень.

Однако же вылетевшему из седла кривичу приходилось хуже. Не все из наблюдавших за поединком замечали это, но русин, опытный воин, видел, что щит в левой руке Рогволода всё сильнее отвисал и всё больше сил требовалось полочанину, чтобы отводить им удары.

Поединок переломился – и закончился в один миг. Русин разом перешёл от обороны в нападение. Киевский меч блеснул на солнце – и Рогволод, под грохот русского оружия о красные щиты, под отчаянный горестный крик, взлетевший над ратью полочан, зашатался и повалился в истоптанный снег.

Но голос, раздавшийся вслед за этим, прозвучал не из уст русина, вставшего над поверженным противником. Голос этот, принадлежавший не мужчине и даже не отроку, раздался в тылу рогволодовой рати:

– Полочане, ваш князь проиграл! Оружие наземь!

Крикнувший – а вернее сказать, крикнувшая – стояла перед стенами Смоленска, и стояла не одна. Пока войско Полотеска следило за поединком своего князя, смоляне выпустили через дальние ворота своё войско, впереди которого и сидела на гнедой кобылке девушка в шлеме и просторном ярком плаще. Двое отроков прикрывали её щитами.

Стоявшие в задних рядах малодоспешные, оказавшись ближе всех к копьям смоленского городового полка, поспешно загремели о землю дубинками и сулицами. Но воины передних рядов полочанской рати, оглядываясь затравленными хищниками, не торопились следовать их примеру.

– Таков был уговор между мною и вашим князем, полочане, – раздался над полем зычный голос русина-вождя. – Сложите оружие!

– Полочане твоими рабами не будут, русин! – закричал кто-то молодой и отчаянный из рядов проигравшего – это уже всем было видно и ясно – войска.

– Ты перепутал меня с Итиль-каганом? – теперь голос вождя русинов звучал весело. – Мне не нужны рабы. Мне нужны воины. О том и был договор с вашим князем!

Ощетинившиеся было копья обвисли, приспустились поднявшиеся почти к кромкам шлемов щиты полочан и варягов. Гомон слышался из конных отрядов – там разумеющие славянскую речь растолковывали землякам, о чем сказал русин в золоченом шеломе. И вот уже многие из воинов Рогволода вкладывают в ножны мечи, затыкают топорища боевых секир в ременчатые петли на поясах, перекидывают щиты за спину, а снятые шлемы поднимают на древках копий.

Многие, но не все.

– Мы не станем служить тому, кто убил нашего князя! – звучит всё тот же молодой голос.