Первая чеченская

Утром почти вся рота (не было с нами только тех, кто нёс службу в карауле и в нарядах) стояла на литургии в соборе в центре Балтийска. Литургию возглавил митрополит Кирилл. Потом я построил роту у собора. Вышел владыка Кирилл и окропил бойцов святой водой. Ещё помню, как спросил митрополита Кирилла: «Мы идём воевать. Наверное, это греховное дело?». А он ответил: «Если за Родину — то нет».

В церкви нам дали иконки Георгия Победоносца и Божьей Матери и крестики, которые надели практически все, у кого их не было. С этими иконками и крестиками через несколько дней мы и поехали на войну.

Когда нас провожали, командующий Балтийским флотом адмирал Егоров приказал накрыть стол. На аэродроме «Чкаловск» рота построилась, бойцам выдали жетоны. Подполковник Артамонов, заместитель комбрига, отвёл меня в сторонку и говорит: «Серёга, вернись, пожалуйста. Коньяк будешь?». Я: «Да нет, не надо. Лучше — когда вернусь». А когда я уже пошёл к самолёту, то скорее почувствовал, чем увидел, как адмирал Егоров меня перекрестил…

Ночью мы прилетели в Моздок (военная база в Северной Осетии. — Ред.). Там полная неразбериха. Своим я дал команду выставить на всякий случай охранение, достать спальники и ложиться спать прямо рядом со взлёткой. Парням удалось хоть немного прикорнуть перед предстоящей беспокойной ночью уже на позициях.

4 мая нас перебросили в Ханкалу. Там садимся на броню и колонной идём до Герменчуга под Шали, на позиции батальона «ТОФиков».

Приехали на место — никого нет… Наши будущие позиции длиной больше километра разбросаны вдоль реки Джалки. А у меня только чуть больше двадцати бойцов. Если бы тогда «духи» атаковали сразу, то нам пришлось бы очень тяжко. Поэтому постарались себя не обнаруживать (никакой стрельбы) и стали потихоньку обживаться. Но никому даже в голову не пришло спать в эту первую ночь.

И правильно сделали. Этой же ночью нас первый раз обстрелял снайпер. Костры-то мы укрыли, но бойцы решили закурить. Пуля прошла всего сантиметрах в двадцати от Стаса Голубева: он с глазами по «полтиннику» какое-то время так и стоял в трансе, а сигарета злосчастная у него упала на «броник» и дымилась…

На этих позициях нас постоянно обстреливали и со стороны деревни, и со стороны какого-то недостроенного завода. Но снайпера на заводе потом мы из АГСа (автоматический гранатомёт станковый. — Ред.) всё-таки сняли.

На следующий день прибыл уже весь батальон. Стало вроде повеселей. Занялись дооборудованием позиций. Я сразу установил обычный распорядок: подъём, зарядка, развод, физподготовка. На меня многие смотрели с большим удивлением: в полевых условиях зарядка выглядела как-то, мягко говоря, экзотично. Но через три недели, когда мы пошли в горы, все поняли что, зачем и почему: ежедневные упражнения дали результат — на марше я не потерял ни одного человека. А вот в других ротах физически не готовые к диким нагрузкам бойцы просто падали с ног, отставали и терялись…

В мае 1995 года был объявлен мораторий на ведение боевых действий. Все обратили внимание на то, что моратории эти объявляли ровно тогда, когда «духам» нужно было время, чтобы подготовиться. Перестрелки всё равно были — если в нас стреляли, мы обязательно отвечали. Но вперёд мы не шли. А вот когда это перемирие закончилось, мы начали выдвигаться в направлении Шали — Агишты — Махкеты — Ведено.

К тому времени были данные и авиаразведки, и станции ближней разведки. Причём они оказались настолько точными, что с их помощью удалось обнаружить в горе укрытие для танка. Мои разведчики подтвердили: действительно, на входе в ущелье в горе оборудовано укрытие с метровым слоем бетона. Танк выезжает из этой пещеры бетонированной, стреляет в сторону Группировки и уезжает обратно. Артиллерией по такому сооружению стрелять бесполезно. Вышли из положения так: вызвали авиацию и сбросили на танк какую-то очень мощную авиационную бомбу.

24 мая 1995 года началась артподготовка, абсолютно все стволы проснулись. И в этот же день в наше расположение прилетели аж семь мин от наших же «нон» (самоходный миномёт. — Ред.). Я точно не могу сказать, по какой причине, но некоторые мины, вместо того, чтобы лететь по расчётной траектории, начинали кувыркаться. У нас вдоль дороги на месте бывшей дренажной системы был вырыт окоп. И мина попадает как раз в этот окоп (там сидит Саша Кондрашов) и взрывается!.. С ужасом думаю: там наверняка труп… Подбегаю — слава Богу, сидит Саша, держится за ногу. Осколок отбил кусок камня, и этим камнем ему вырвало часть мышцы на ноге. А это накануне боя. В госпиталь он не хочет… Всё равно отправили. Но он догнал нас под Дуба-Юртом. Хорошо, что больше никого не зацепило.

В тот же день подъезжает ко мне «град». Из него выбегает капитан морской пехоты, «ТОФовец», спрашивает: «Можно, я у тебя постою?». Отвечаю: «Ну постой…». Мне и в голову не приходило, что эти ребята начнут стрелять!.. А они отъехали метров на тридцать в сторону и дают залп!.. Такое впечатление, что меня по ушам молотом шарахнули! Я ему: «Ты что делаешь!..». Он: «Так ты же разрешил…». Они-то сами уши ватой заложили…