Первая леди для Президента

Тюрьма стала неким испытанием на прочность. Чем-то напоминая и саму армию, где в свое время приходилось выгрызать место под небом вплоть до дула в глотку одного из «дедов», который пытался опустить юного Петю.

«Петя, петушок, дай за гребешок!»

До сих пор помнил рожу офицерчика и эти глазки с издевательским блеском, он тогда выждал, подкрался ночью, связал, отволок в лес и сунул в глотку дуло автомата. До самых гланд.

– Тебе могу дать только в рот, Семыч! Отсосешь свинца? Или в жопу тебе его засуну. Выбирай? Сосать или трахаться?

Мычит, дергается. Наверняка, собрался орать о том, что ему за это будет. А ему по хер. Может и пристрелить, и очень хотелось это сделать. Вместо этого Семыч жадно и смачно сосал дуло автомата целый час, пока не растрескались губы, и на снег не закапала его кровь. Он его развязал и бросил в лесу, откуда Семыч приполз сам и больше никогда не смел даже слова сказать новенькому.

А после никто и никогда не трогал Петра. Ни разу. Его обходили стороной. Именно тогда он впервые получил эту кличку «Лютый». Теперь ему ее дали во второй раз.

С воли ничего и ни от кого. На связь не вышли, не искали. Значит связные утеряны вместе со смертью Гройсмана. И Петр знал, что и так может быть, что он может просидеть от звонка до звонка. Готов ли он к этому? Нет, б*ядь! Он к этому не готов. Его опустили на самое дно и закопали под самую вонючую грязь, откуда он не может даже высунуться. И не потому, что боится за свою шкуру. Нет. Потому что как только найдут его, смогут найти и тех, кто ему дорог.

Первые дни и недели храбрился. Пытался приспособиться. А оно хер приспособишься. В бараках холод, кормят по-гадски, вставать в четыре утра. Поблажек и особого отношения нет, как в тюрьме. Полная срань. Когда тебя и за человека не считают. Когда ты последнее дерьмо на ножках и просто опарыш, если не хуже. Тебя давят, как и чем могут.

А ломаться и встревать в грязь нельзя, иначе дальше додавят свои же.

В первые же дни была проверка «на вшивость», пахан позвал к себе. Невзрачный дед с седой бородкой. Очень худой и хромой на одну ногу. Глаза прищуренные, проницательные. Если узнают, кто он – будет п*здец.

Дед Хасан, от фамилии Хасанов, был старым вором в законе. Опасным, жестким и очень проницательным. О нем Грося тоже предупреждал, когда приходил на свиданки, и они готовились к этой высылке и к той роли, какая будет уготована для бывшего президента.

– Присаживайся…Лютый. Или по имени тебя звать?

– Зови, как хочешь, дед.

Осмотрел охрану Хасана, прикинул скольких придется укладывать и уложит ли…наверняка у каждого где-то спрятано перо, и под ребро загонят на ура.

– Лютый, значит…слыхал-слыхал о твоих подвигах. Что ж так зверствуешь. Одному мальчику глаза выдавил. Другому кадык сломал. Совсем беспредел. У нас таких не любят.

– А я не люблю, когда мое пытаются отобрать. Сказал – это мои нары, значит мои, и не хер было выеб*ваться. Или ты, дед, считаешь, что каждая шваль может тебя с нар согнать, потому что они ему больше приглянулись?

Кто-то заржал, но дед выпрямился, и смех утих.

– У нас тут свои всем делятся. Жадных не любим.

– Смотря чем делиться. Нары свои могу отдать только после того, как откинусь или ласты склею. Так что у Беззубого был шанс, а он его профукал и пусть спасибо скажет, что не стал еще и безглазым.

– Упрямый…ладно. Налейте ему чифирку. Побалакаем. Говорят, ты на воле мента мочканул и знался с Захаровскими.

– Ну раз говорят, значит так и было.

– Мне от самого Захарчика нужна услуга одна. Подсобишь?

Сука! Про Захарчика выучить особо не успел. Окружение его более или менее знал. Времени не было изучить. Гройсман сказал валить надо и устроил перевод.

– Смогу – подсоблю. Что надо?

– Человек один у него на районе объявился, кое-что чужое взял. Человека надо найти и то, что взял, отобрать. А я в долгу не останусь. Маляву настрочи для Захарчика, он же вроде как к тебе как к сыну относился.

Абросимов был приемышем самого Захарова…в тюрьме Абросимова убили, и Петр стал Николаем, все документы и статьи были переделаны под него. Знает ли Захарчик о смерти своего подопечного или нет – одному дьяволу известно. Если написать…то можно сразу на тот свет отправиться.

– Чей-то ты задумался, а?

– Да так, думаю, нужно ли это Захарчику, и что нам с этого выгорит?

– Ему – бабло. Тебе – моя дружба и крыша. Своим станешь. А свои у меня в масле катаются. Жрачка, сучки, еб*я. Все есть. Даже дурь.

– Напишу. Время дай. Подумаю, как лучше преподнести.

– Подумай. Только я долго ждать не люблю. Могу и другой путь отыскать…

Лицо Деда чуть вытянулось, и он прищурился, явно недовольный.

– Захарчик тоже не простой смертный и просто так из-за одной малявы и твоих обещаний лишних телодвижений тоже не сделает.

– Я аванс дам.

– Какой?

Дед кивнул, и ему принесли листик и ручку. Он что-то написал, перевернул и сунул Петру, протягивая по столу. «Николай» перевернул, пряча от всех. Не хило для мужика, который сидит за решеткой больше половины жизни.

– Хорошо, напишу.