Первая любовь

Byelovzorov, whom she sometimes called 'my wild beast,' and sometimes simply 'mine,' would gladly have flung himself into the fire for her sake. With little confidence in his intellectual abilities and other qualities, he was for ever offering her marriage, hinting that the others were merely hanging about with no serious intention.	Беловзоров, которого она иногда называла "мой зверь", а иногда просто "мой", -- охотно кинулся бы за нее в огонь; не надеясь на свои умственные способности и прочие достоинства, он все предлагал ей жениться на ней, намекая на то, что другие только болтают.
Meidanov responded to the poetic fibres of her nature; a man of rather cold temperament, like almost all writers, he forced himself to convince her, and perhaps himself, that he adored her, sang her praises in endless verses, and read them to her with a peculiar enthusiasm, at once affected and sincere.	Майданов отвечал поэтическим струнам ее души: человек довольно холодный, как почти все сочинители, он напряженно уверял ее, а может быть, себя, что он ее обожает, воспевал ее в нескончаемых стихах и читал их ей с каким-то и неестественным и искренним восторгом.
She sympathised with him, and at the same time jeered at him a little; she had no great faith in him, and after listening to his outpourings, she would make him read Pushkin, as she said, to clear the air.	Она и сочувствовала ему и чуть-чуть трунила над ним; она плохо ему верила и, наслушавшись его излияний, заставляла его читать Пушкина, чтобы, как она говорила, очистить воздух.
Lushin, the ironical doctor, so cynical in words, knew her better than any of them, and loved her more than all, though he abused her to her face and behind her back.	Лушин, насмешливый, цинический на словах доктор, знал ее лучше всех -- и любил ее больше всех, хотя бранил ее за глаза и в глаза.
She could not help respecting him, but made him smart for it, and at times, with a peculiar, malignant pleasure, made him feel that he too was at her mercy.	Она его уважала, но не спускала ему -- и подчас с особенным, злорадным удовольствием давала ему чувствовать, что и он у ней в руках.
'I'm a flirt, I'm heartless, I'm an actress in my instincts,' she said to him one day in my presence; 'well and good!	"Я кокетка, я без сердца, я актерская натура, -сказала она ему однажды в моем присутствии, -а, хорошо!
Give me your hand then; I'll stick this pin in it, you'll be ashamed of this young man's seeing it, it will hurt you, but you'll laugh for all that, you truthful person.'	Так подайте ж вашу руку, я воткну в нее булавку, вам будет стыдно этого молодого человека, вам будет больно, а все-таки вы, господин правдивый человек, извольте смеяться".
Lushin crimsoned, turned away, bit his lips, but ended by submitting his hand.	Лушин покраснел, отворотился, закусил губы, но кончил тем, что подставил руку.
She pricked it, and he did in fact begin to laugh,... and she laughed, thrusting the pin in pretty deeply, and peeping into his eyes, which he vainly strove to keep in other directions....	Она его уколола, и он точно начал смеяться... и она смеялась, запуская довольно глубоко булавку и заглядывая ему в глаза, которыми он напрасно бегал по сторонам...
I understood least of all the relations existing between Zina?da and Count Malevsky.	Хуже всего я понимал отношения, существовавшие между Зинаидой и графом Малевским.
He was handsome, clever, and adroit, but something equivocal, something false in him was apparent even to me, a boy of sixteen, and I marvelled that Zina?da did not notice it.	Он был хорош собою, ловок и умен, но что-то сомнительное, что-то фальшивое чудилось в нем даже мне, шестнадцатилетнему мальчику, и я дивился тому, что Зинаида этого не замечает.
But possibly she did notice this element of falsity really and was not repelled by it.	А может быть, она и замечала эту фальшь и не гнушалась ею.