столешницу, попутно собирая большие осколки и выбрасывая их в мешок для
мусора. — Не стоило тебя пугать. Не спится?
— Не могла уснуть после одного сна, — говорю я.
~ 39 ~
— Какого?
Я смущенно отвожу глаза. Обычно я не обсуждаю с парнями свою родную
мать. Да и вообще ни с кем ее не обсуждаю.
Тайер завязывает мешок и вешает его на ручку двери в прихожую. Потом
берет аптечку и садится рядом за стол, выдвинув мой стул и повернув его так,
чтобы мы оказались лицом друг к другу. Я втягиваю воздух, вдруг ставший
между нами наэлектризованным, и он склоняется ко мне. Нежно берет мою
раненую руку и раскрывает ладонь, убирая бинт и откладывая его в сторону.
— Будет жечь, — предупреждает он, не сводя с меня глаз.
Потом вытаскивает из упаковки антисептическую салфетку и проводит
ею по порезу. Я вздрагиваю от резкого жжения. Тогда он подносит мою ладонь
к лицу и слегка дует на нее. Я снова вздрагиваю. На этот раз, скорее, от
близости Тайера, чем из-за пореза.
— Ты уверена, что все хорошо? — тихо спрашивает он.
— Да, я в порядке, — поморщившись, отвечаю я.
— Я не о порезе, — говорит он. — А о... твоем сне. Который не дает тебе
уснуть. Ты кажешься... — Он замолкает не в силах подобрать слова.
— Мне снилась моя мама, — внезапно выдаю я. — Моя настоящая мама.
Ты же знаешь, что я приемная, да?
— Да.
Если Тайер и видит, как я нервничаю, то ничего не говорит. Он лишь
отрывает защитную бумагу с большого пластыря и приклеивает его поверх
пореза. Потом сжимает мою ладонь в кулак и накрывает своей, чтобы рана
перестала кровоточить. Сильное прикосновение его руки меня успокаивает, и я
продолжаю:
— Такое иногда случается — она снится мне. И каждый раз я просыпаюсь.
Хотя мне снится не совсем она, то есть я не знаю наверняка. Потому что у меня
не сохранилось о ней воспоминаний. Удочерение было анонимным, так что
мои родители, Мерсеры, об этом не говорили.
На мгновение в кухне повисает тишина, помимо нашего с Тайером
дыхания слышно только тихое гудение кондиционера. Когда проходит еще
несколько секунд, а Тайер так ничего и не говорит, я начинаю паниковать.
Может, я сказала лишнего. Может, он не хочет слышать о моих дурацких снах
или беспокойствах по поводу настоящих родителей. Мне и самой не нравится
обо всем этом думать. Я даже не пишу о своих чувствах в дневнике.
~ 40 ~
Но тут Тайер крепче сжимает мою руку.
— Тебе должно быть тяжело, — просто говорит он.
Меня захлестывает буря эмоций. Лучше и не скажешь — по сути, это
единственное, что тут можно сказать.
— Ты надеешься когда-нибудь с ней встретиться? — спрашивает Тайер.
Я задумываюсь над его словами. Как ни странно, но меня никто об этом
никогда не спрашивал.
— Думаю, да. Конечно, какая-то часть меня очень зла на нее — наверное,
такое испытывают все приемные дети. Мне хочется знать, почему она бросила
меня, почему не смогла оставить.
— Может, у нее на то была веская причина.
— Может быть, — киваю я. — Ну и кроме того, я просто хотела бы ее
увидеть. Поговорить. Узнать вообще, есть ли у нас что-то общее.
Я вдруг чувствую, как на глаза наворачиваются слезы. Ужасно
смутившись, с трудом сглатываю. Ни за что не стану плакать перед Тайером.
Я с преувеличенной небрежностью пожимаю плечами.
— Все это неважно. Ты хотел знать, что мне снилось, я ответила.
— Спасибо, что рассказала, — говорит Тайер. А потом вздыхает. — На
самом деле, я тоже плохо сплю.
— Почему?
— В основном бессонница. А раньше я ходил во сне, — робко признается
он. — Это жутко пугало моих родителей.
— И что ты делал?
Он смеется.
— Однажды они спустились вниз и обнаружили меня в комнате отдыха. Я
сидел на диване с пультом в руке, а по телевизору шла какая-то реклама.
— И ты этого не помнишь?
Он мотает головой.
— Не-а. Я крепко спал.
Я шлепаю его по руке.
— Им еще повезло, что ты ничего не заказал. А то бы была у них куча
пледов.
— Или сигнализаций, — шутит он.
— Или инфракрасных фонариков, которые показывают на ковре, где
написала твоя кошка или собака, — добавляю я.
~ 41 ~
Мы оба прыскаем от смеха, и я благодарна Тайеру за то, что он сменил
тему и разрядил обстановку. Когда он убирает руку, я вдруг понимаю, как мне
не хватает ее тепла.
— А в каком самом странном месте ты просыпался? — спрашиваю я.
— В ванной с включенной водой, — не задумываясь, отвечает он. — Мне
тогда была двенадцать. Мои родители просто взбесились, потому что однажды
я мог так утонуть. Папа пригрозил, что отведет меня к специалисту по сну, где
мне проведут ряд анализов. Ну, когда к тебе подключают электроды и
наблюдают за тобой по монитору, словно ты подопытная крыса. Я не
согласился. — Его глаза мрачнеют. — Он был очень-очень зол.
— Он беспокоился, — тактично замечаю я.
Тайер усмехается.
— Я так не думаю.