Первая мировая. Во главе «Дикой дивизии». Записки Великого князя Михаила Романова

«Моя дорогая Наташечка, я страшно рад, что имею случай тебе писать, – посылаю письмо с шт. рот. Плышевским, который служил до сих пор в штабе моего корпуса, а теперь поступает в Ник[олаевское] кавал[ерийское] уч. Вот снова я здесь в армии, т. е. в Дармии (действующей армии.

 – В.Х.

), хотя этот раз всего на несколько дней… Контраст жизни здесь и в Петрограде громадный; как будто живешь в другой стране и отпадает все то, что так волнует умы в России вообще и в частности в обеих столицах в особенности. Слава Богу, настроение бодрое и дух прочный, – все надеются на общее наступление весной. Я тебе передаю то, что здесь говорят, и то, что я тут вижу; – то что думаю я, то это не совсем так, ибо за последние годы из оптимиста я превратился в пессимиста и смотрю на вещи довольно мрачно, – всюду много плохого и надежды на улучшение нет, потому что для меня теперь слишком стало ясно, как все делается! Мы приехали сюда третьего дня в 4

1/2 дня. Вчера был день отдыха, после длинного путешествия, а сегодня утром я сделал прощальный смотр четырем полкам, а завтра прощаюсь еще с двумя полками и конной артиллерией. Затем два дня перерыв, т. к. части будут производить смену с теми, которые находятся на позиции. Вторник будет последний смотр, после которого я рассчитываю уехать. Мне придется заехать на обратном пути в Каменец, чтобы проститься с Брусиловым. В Могилеве также задержусь дня на два, т. к. накопилось много разного рода вопросов, связанных с моей новой должностью. К моему сожалению, моя поездка затянулась немного больше, нежели я рассчитывал, но этому, главным образом, причина запоздания поездов. Но я думаю, что ты без меня не соскучишься, а может быть, даже и отдохнешь. Я не хочу ничего неприятного этим сказать, но только то, что я чувствую и вижу. Да я стал пессимистом во всем, иллюзий больше ни в чем нет, но я все-таки думал, что ты ко мне никогда не переменишься, но, увы, это уже произошло, и поэтому у меня больше нет в жизни того самого святого чувства, которое было раньше, – я потерял самое главное – это твою любовь, и теперь мне все, все равно. – В Киеве я имел разговор с моей матерью об Абас-Тумане и мне кажется, что все устроится к общему удовлетворению. Я обо всем переговорил с Шервашидзе, который и сам очень этому сочувствует, и он обещал об этом поговорить с Мама и поторопить ее в быстром решении этого вопроса. На обратном пути через Киев я окончательно все выясню; главное это чтобы Уделы согласились приобрести Абас-Туман. Вероятно, на этих днях окончательно решится вопрос о покупке дома Пистолькорса; дом симпатичный, но стоимость его, конечно, слишком большая. В данном случае лучше его все-таки купить раз он тебе так нравится. /…/ Мысленно всегда бываю с тобой и скучаю, что еще не так скоро тебя увижу, – боюсь, что раньше понедельника 6-го мне не удастся возвратиться в Гатчину. Да благословит тебя Господь. Нежно тебя обнимаю и целую. – Целую также и детей. Весь твой Миша»[563].