Первая Мировая война

Германский историк Ф. Фишер: "Большевики проявляли нервозность в отношении перспектив встретить в одиночестве центральные державы и получить от них условия, которые окажутся столь унизительными, что подставят под удар их политически еще не укрепившиеся позиции. Немедленно после захвата власти они послали немцам через Стамбул документ, в котором говорилось, что, если германские условия окажутся слишком суровыми, они будут сметены с русской сцены буржуазной реакцией, которая постарается восстановить фронт против Германии с японской помощью"[759].

Когда правительства Антанты отказались признать советское правительство, Троцкий вначале постарался оказать давление на англичан и французов. Он попросту угрожал: если союзники не прислушаются, Россия заключит сепаратный мир с немцами. 21 ноября посол Палеолог получил ноту, информирующую его, что правительство Ленина объявило перемирие на всех фронтах и намерено — в случае отсутствия поддержки — вступить в контакт с немцами. 27 ноября Бьюкенен сообщал в Лондон: "Каждый день, в течение которого мы удерживаем Россию в войне вопреки ее воле, ожесточает ее народ против нас".

Не получив ответа от союзников, Троцкий напрямую телеграфировал германскому военному командованию предложение заключить перемирие для "заключения демократического мира без аннексий и контрибуций". В Петрограде опубликовали тайные договоры между Россией и союзными странами, заключенные между 1914 и 1917 гг. "Правительство рабочих и крестьян отказывается от секретной дипломатии с ее интригами, секретными шифрами и ложью".

Двадцать пятого ноября в Будапеште состоялась стотысячная манифестация за принятие большевистских предложений. Да и в западных странах не было единомыслия. Газета "Дейли телеграф" опубликовала письмо бывшего министра иностранных дел лорда Лэнсдауна: "Мы не собираемся проигрывать эту войну, но ее продолжение будет означать превращение современной цивилизации в руины".

Если начать переговоры немедленно, можно добиться "продолжительного и почетного мира". Лэнсдауна ждал едва ли не общественный остракизм, но дочери он сообщил, что письма с фронта поддерживают его.

Реакция Запада

Италия терпела поражение за поражением, ее войска отошли почти до Венеции, и англо-французам пришлось послать на итальянский фронт восемь дивизий. Напряжение войны привело к власти во Франции 76-летнего Жоржа Клемансо, ставшего фактическим диктатором страны. На союзнической конференции 17 ноября англичане коснулись вопроса переговоров о перемирии, но Клемансо ответил без экивоков: "Итак, вы хотите, чтобы я поблагодарил людей, которые украли мой кошелек?"[760]

Заметим, что в своем "Декрете о мире" Ленин даже не упоминает о Соединенных Штатах, обращаясь только к Англии, Франции и Германии, к "трем сильнейшим государствам, принимающим участие в текущей войне". Вожди большевистской революции имели западноевропейский опыт. Ленин никогда не был в Америке. Видимо, он представлял ее реалии неким продолжением английской действительности, с которой он был знаком по лондонской эмиграции. Из вождей русской революции только Л. Троцкий имел американский опыт. Живя на 162-й улице в Манхэттене ("рабочий район Нью-Йорка", по его словам), он был полностью вовлечен в то, что назвал своей профессией, "деятельность революционного социалиста".

Вначале приход к власти коалиции большевиков и левых эсеров не вызвал особых эмоций в западных столицах. Отклик на военный переворот был значительно слабее, чем на Февральскую революцию. К тому же в отличие от февраля в столице и стране не видно было той колоссальной смены вывесок и реальных внутренних перемен, как это было весной. Доминирующая реакция в западных столицах: аберрация истории не продлится долго, это эпизод, исторический курьез. Реалисты в Лондоне, Париже и Вашингтоне полагали, что Керенский, возможно, и не вернется к власти, но жизнь выдвинет некую сильную личность, которая подхватит лежащую в пыли корону и продолжит войну.

Быстрее многих оценили значимость событий в Петрограде американские военные. Першинг из своего французского далека констатировал необратимость случившегося и предсказал расширение революционной волны. Уже на этой, ранней стадии он информировал военного министра Бейкера о "вероятности того, что лишь Великобритания и мы будем продолжать войну, не получая материальной помощи от других стран"[761].

Восприятие Западом новой политической системы в России могло передать лишь черчиллевское красноречие: "Явление, видом отличное от любых, когда-либо обитавших на земле, стояло на месте, где находился прежде союзник. Мы видели государство без нации, армию без страны, религию без бога".