Первая мировая война

Доклад одного из батальонов, 11-го Восточно-Ланкаширского полка, находившегося в соприкосновении с неприятелем, начинается с записи командира в 7 ч. 20 мин. утра о том, что: "первая волна пересекла нейтральную полосу". В 7 ч. 42 мин. ему "доложил курьер [NB: не по телефону] об интенсивном огне всех видов". 7 ч. 50 мин.: "Я послал лейтенанта Макальпина, чтобы восстановить телефонную связь… [он] возвратился и сообщил мне, что всюду линии перерезаны… связь не была восстановлена в течение всего дня". В 8 ч. 22 мин. утра "никакой информации от моих"; в 9 ч. 00 мин. утра по-прежнему было "не видно никаких признаков ни 3-й, ни 4-й". В 10 ч. 01 мин. утра — "никаких сообщений от моих"; в 11.25 утра: "никакой информации от моих": в 11 ч. 50 мин. утра: "никаких сообщений от моих, кроме слов возвратившихся раненых". В 3 ч. 10 мин. пополудни: "[соседнее подразделение] не имеет связи ни с одной из своих"; в 3 ч. 50 мин. пополудни: "срочно нужно еще людей"; 9 ч. 20 мин. пополудни: "у меня нет ни ракет… ни даже сигнальных огней Бери [единственное средство экстренной подачи сигналов артиллерии поддержки]". В 9 ч. 40 мин. сам этот офицер был "убит снарядом". На следующем, более высоком уровне командования, командующий 94-й бригады наблюдал продвижение батальонов, но затем потерял известия о них; "телефонная линия в направлении его штаба по-прежнему работает хорошо, но от штаба до передовой все линии перерезаны, хотя были закопаны на глубину почти два метра". Он сообщил, что курьер из батальона "был вынужден трижды прятаться от снарядов на обратном пути и уже успешно передал сообщение", наверное, одно из немногих, если не единственное, которое бригадир получил в течение дня. В штабе 31-й дивизии, куда этот бригадир посылал свои сообщения, запись от 8 ч. 40 мин. утра гласит: "он сообщил по телефону, что его пересек передние немецкие окопы, но очень трудно разглядеть, что происходит. У него нет определенной информации". В 6 часов пополудни, спустя почти одиннадцать часов после того, как атака началась, дивизионный командир сообщал на уровень выше, в не менее, на уровне выше 8-го корпуса, в штабе Четвертой армии, начальник штаба, уверенно писал вечером приказ операции на следующий день, предваренный утверждением, что "большая часть германских резервов теперь подтянута и необходимо поддерживать давление на противника, истощать его оборону", хотя примерно в то же самое время Дуглас Хэйг записывал, что 8-й корпус "сообщает, что они начали хорошо, но в течение дня были оттеснены на пркжние позиции… Я склонен думать, судя по дальнейшим сообщениям, что часть 8-го корпуса оставила свои окопы!!. Два часа спустя в штабном журнале 31-й дивизии записано, что 11-й Восточно-Ланкаширский полк, чей раненый командир видел, как те самые "мои волны" прошли нейтральную полосу и оказались на неприятельских позициях до восьми утра, имел "к вечеру в своем распоряжении в общей сложности 30 человек всех званий для удержания фронта". Подсчет потерь, сделанный позже, показал, что этот полк, один из "Эккрингтон Пэлз", потерял в тот день 234 человека убитыми, из которых 131 похоронены в "неизвестной могиле", 360 человек были ранены, невредимыми осталось только 135 человек.

Легко, должно быть, бранить Хэйга за явное бездушие записей его дневника, сделанных в уютном шато в Борепэр после дня, проведенного в размеренном порядке его штаба в Монтре, или прогулки на машине с шофером в тылу, на безопасном расстоянии от поля боя. В то время как 20 тысяч солдат умирали или ожидали смерти от ран в переполненных госпиталях или в одиночестве на поле боя, в воронке от снаряда, их главнокомандующий работал за собственным столом, обедал, принимал рапорты своих подчиненных, ужинал и готовился лечь спать на своей удобной кровати. Этот контраст может показаться поистине потрясающим, особенно если вспомнить, что Веллингтон после битвы при Ватерлоо, где он постоянно подвергался риску на поле боя, отправился домой на измученной лошади на временную квартиру и там уступил свою кровать раненому собрату-офицеру.