Первая мировая война. Катастрофа 1914 года

Российские войска по-прежнему участвовали в стычках на границе Восточной Пруссии, и параноидальный страх перед партизанами провоцировал бесчеловечные выходки. Поселок Домнау был сожжен захватчиками, попавшими под огонь немцев, но заподозрившими местных. Та же участь постигла Ашванген, где после стрельбы по проезжавшим российским машинам казнили 40 человек. Однако официальные послевоенные записи немецкого чиновника с педантичной честностью утверждают: «Российские офицеры – за редким исключением – старались не допустить насилия»{814}. В большинстве населенных пунктов русские вели себя достойно и даже пытались накормить местных жителей. Вторжение российских войск в Восточную Пруссию в 1914 году действительно – не в пример тому, что будет здесь происходить через 30 лет, – в общем и целом отличалось гуманизмом и сдержанностью.

На фоне нанесенного немцам ущерба выделялся насильственный угон некоторого количества мирных жителей (точное число неизвестно, но может доходить до нескольких тысяч), которых русские прихватили во время отступления и удерживали до конца войны{815}. Российская армия отвоевала обратно ряд приграничных селений Восточной Пруссии, из которых ей пришлось отступить после поражения на Мазурах. Среди них оказался и Поповен. Рыскающие патрули, мародеры, поджигатели в конце концов вынудили семейство Щуки попытаться бежать на запад, в немецкие земли. 14 сентября в сопровождении российского солдата они пришли в местный штаб в Граево хлопотать о разрешении{816}

. Сперва их приняли радушно и даже подарили по горшочку меда, но потом оказалось, что им придется тут заночевать. На следующий вечер выяснилось, что их повезут в самую глубь России – они попали в число нескольких сотен семей, ставших заложниками царской армии. До 1918 года они жили в Сибири, под конец этого срока – в лагере для военнопленных, а потом хаос Гражданской войны еще два года не давал им вернуться в родные края.

Алексей Ксюнин тем временем повидал австрийских пленных, которых бесконечной процессией вели через Люблин: «Сперва шли вереницы словаков в голубоватых мундирах, затем их сменили темно-синие куртки венгерцев. Проснешься, выглянешь в окно – пленные. Выедешь за город – снова их длинная вереница, возвратишься к ночи в гостиницу, и опять темными пятнами бесконечные силуэты австрияков». Обе стороны сильно пали духом. Константин Шнайдер с однополчанами как-то вечером в поисках ночлега набрел на заброшенное поместье. Сбив замки, они вошли в столовую, где еще стояла грязная посуда и бокалы, оставшиеся после обеда владельцев дома с российскими офицерами несколько часов назад. Солдаты забрали все, что им приглянулось, затем принялись крушить мебель. «На вражеской земле моральные устои рушатся быстро», – смущенно писал Шнайдер{817}. Однако на следующий день, когда часть попала под плотный артиллерийский огонь русских, полковник – из религиозного пиетета – не разрешил сносить большой деревянный крест, представлявший собой удобный ориентир для врага

{818}.

Если активность на западном фронте в сентябре 1914 года сильно снизилась, а в октябре фронт окончательно замер, то на бескрайних просторах востока перемещения еще продолжались. Неразвитая дорожная и почти отсутствующая железнодорожная сеть позволяла войскам двигаться лишь со скоростью пешего шага. И шаг этот становился все медленнее по мере того, как дороги раскисали от дождей. На огромных расстояниях ни одна из сторон не могла удерживать сплошную линию фронта, как во Франции и Фландрии, – Восточный фронт был длиннее почти в два раза. Плотность войск, наоборот, составляла около трети от западной.

Армию империи Габсбургов теперь с обеих сторон считали самой слабой участницей конфликта, держащейся на ногах лишь благодаря постоянной помощи Германии. Русские одновременно пытались добить австрийцев и перебороть катастрофические последствия августовской кампании в Восточной Пруссии. Если на западе разведка работала спустя рукава, то в Галиции дело обстояло еще хуже. Стороны неправильно истолковывали действия друг друга либо реагировали чересчур вяло. В российском командовании продолжались распри. В середине сентября Иванов на юге намеревался по-прежнему теснить отступающих австрийцев, собираясь взять Перемышль, затем Краков, а потом двинуться на Будапешт.