Первая мировая война. Катастрофа 1914 года

Вернувшись домой, Щука отправил двух младших дочерей прочесывать округу в поисках заблудившихся кур и какой-нибудь другой еды. Бродя по деревне, девочки встретили велосипедиста, едущего из соседнего селения{565}. Разговорившись, они вдруг увидели вдали людей, спускающихся по косогору к деревне. Велосипедист велел детям спрятаться. Сам он замешкался – и был застрелен на глазах у перепуганных девочек. Это шли русские. Дети помчались домой, не разбирая дороги, через крапиву и рытвины, в которых 10-летняя Елизавета потеряла туфли. Едва дыша, они укрылись дома и стали ждать, что будет дальше.

Дальше, с 10 по 15 августа, в приграничных районах появлялись разведывательные отряды обеих армий. Местные предупредили немецких кавалеристов, что в ближайшем лесу русские, однако немцы все равно отправились в лес – и попали под обстрел. Кинувшиеся спасаться галопом кавалеристы получили жестокий урок. Ротмистр эскадрона сумских гусар Лазарев, обнаружив, что бойцы, прижатые к земле немецким огнем, не спешат наступать, решил вдохновить гусар личным примером, выскочил на лошади вперед – и тут же был выбит из седла{566}. Другой русский офицер поражался, насколько быстро человек привыкает к ужасам войны, особенно к виду трупов. Они быстро разлагались на летней жаре, кожа темнела, в открытых ртах блестели зубы, так что видно было издалека. «Но кошмарно только первое впечатление, – утверждал он. – Потом почти перестаешь замечать»{567}

.

Сумские гусары спешились, приближаясь к занятой немцами позиции, а вернувшись, обнаружили, что остались безлошадными: напуганные артиллерийской канонадой кони разбежались в разные стороны. Многим пришлось бесславно идти в тыл пешком, на одной из оставшихся лошадей кто-то из гусар вывез, перекинув через седло, раненого корнета. Пройдя около километра, гусары, к облегчению своему, увидели командира, которому удалось собрать почти всех животных{568}. День или два спустя, когда эскадрон лейтенанта Владимира Литтауэра неожиданно попал под пули, один из гусар крикнул, показывая на ферму: «Они там! Смотрите, они там!» Две фигуры скрылись за постройками. Литтауэр приказал 20 гусарам спешиться и повел к ближайшей подходящей для укрытия канаве – позже оказалось, что именно по ней проходила российская граница с Восточной Пруссией. На ферме они никого не обнаружили. «Тогда мы не придумали ничего лучше, как поджечь ферму, то, что потом наши войска делали ежедневно в подобных обстоятельствах», – писал Литтауэр

{569}.

Уничтоженная ферма была расположена на российской земле, но молодой гусар заметил, что «на немецкой стороне творилось нечто безумное… горели дома, сараи, стога сена». Там паранойя оборачивалась куда более серьезными последствиями. В российских частях ходили слухи о казаке, который попросил молока у жительницы Восточной Пруссии – и получил пулю в ответ, а еще о командире кавалерийской дивизии, который, перегнувшись в седле, спросил другую женщину, не видела ли она немцев, и тоже услышал вместо ответа револьверный выстрел. Страдали из-за этих фантазий мирные жители по обе стороны границы.

Оборонять Восточную Пруссию немцы выставили всего 11 пехотных дивизий и одну кавалерийскую – 15 % кайзеровских сил. Жители этого сельскохозяйственного рубежа вильгельмовской империи, меланхоличного равнинного края пастбищ, озер и лесов, имели все основания таить обиду на власти, которые намеренно отдали их земли на растерзание противнику ради осуществления масштабных стратегических замыслов во Франции. Перед развернутой на восточном фланге относительно небольшой 8-й армией под командованием генерала Максимилиана Притвица унд Гаффрона не ставилась невозможная задача уничтожить царские войска, от нее требовалось лишь всеми силами удерживать позиции, выигрывая время, пока западные легионы разгромят французов и переместятся на восток, чтобы поставить окончательную точку в кампании. Офицеры Притвица остро сознавали свое «сиротское» положение. Под их начало отдали жалкие остатки развернутых на Западе крупных сил. Штаб был создан наспех, сам Притвиц получал из Берлина противоречивые распоряжения. Если накануне войны от него требовалось якобы лишь удерживать и изматывать противника, то 14 августа Мольтке велел в случае сильного натиска царской армии проводить наступательный маневр: «Если придут русские, то никакой обороны, только наступать, наступать, наступать». Подполковник Макс Гофман, начальник оперативного командования Притвица, признавался в дневнике, что поставленная перед ним задача показалась ему «гигантской, требующей куда большего напряжения нервов, чем ожидалось». Он понимал, что в случае удачного исхода вся слава достанется генералу, а если «все пойдет плохо, обвинят нас», подчиненных.