Первая мировая война. Катастрофа 1914 года

После долгих недель уныния и страхов за исход войны победа на Марне вызвала всплеск ликования в стане союзников. Сэр Эдуард Грей писал коллеге из правительства 14 сентября: «Новости с фронта настолько хороши, что даже не верится»{659}. Лейтенант Шарль де Голль, как и многие, тешил себя иллюзиями, что наступление на Марне станет решающим ударом этой войны: «Враг не сможет остановить наше преследование… нам достанется вся слава победы над противником, который считал себя несокрушимым, и это без жизненно необходимой, казалось бы, помощи русских»{660}. Другие военные высказывались осторожнее. Эдуард Кердеве, хоть и обрадовался известию, что немцы оставили лежащее на пути их части селение, к бурным восторгам не присоединился: «Было бы замечательно, если бы удалось освободить Францию так быстро… но я скептически смотрю на своих однополчан, которые уже видят себя на берегах Рейна. Мне известна немецкая организованность, их неиссякаемые запасы сил и впечатляющие арсеналы. Одолеть их будет нелегко. Товарищи подтрунивают над моими сомнениями, но они не знают Германию – ее доблесть и прусскую организованность»

{661}.

Однако у владеющих ситуацией немцев не вызывало сомнений, что шансы на быструю развязку упущены. В Морском департаменте Альберт Хопман заламывал руки. «Общее положение дел крайне неблагоприятное», – писал он, виня в сложившейся ситуации «огрехи прошлых лет». Хопман порицал правительство за слабость и нехватку сильных личностей: «Наша система не сумела привнести силу и ум в первые ряды правительства и государственных деятелей. <…> Это печально, очень печально, бедная Германия»{662}. Несколько дней спустя он называл войну «невероятной глупостью» ответственных за внешнюю политику страны{663}

. Единственное утешение Хопман видел в «духе народа. Его можно поддержать лишь масштабными демократическими уступками. В противном случае нас ждет революция, и династия [Гогенцоллернов] падет. Маловероятно, что нашим политикам хватит ума [сыграть на опережение]».

Франция тем временем вздохнула с облегчением. 15 сентября Эдуард Веллан писал в l’Humanité: «Начало уничтожению прусского империализма положено. Оно совпадает с началом решительной победы союзных армий». Выражение «марнское чудо» ввел в декабре Морис Баррес, назвав сражение «вечным французским чудом, чудом Жанны д’Арк, святой покровительницы Франции». В это время католическая церковь во Франции призывала к религиозному возрождению, и, вторя Барресу, один священнослужитель выпустил буклеты с заголовком «Марнское чудо». Военные же, что неудивительно, смотрели на сентябрьские события более трезвым и осторожным взглядом. Полковник по фамилии Дефонтен писал 25 сентября: «Мы пережили самый тяжкий этап войны – физическое истощение, нехватку припасов, невосполнимые потери офицерского состава»{664}.

После 1918 года Марна подкрепила придуманную немецкой армией концепцию «удара в спину». Официальная история гласила: «Масштабная историческая битва на Урке и Марне была остановлена искусственно! Правый фланг немецких войск отступил, отказавшись от почти завоеванной победы!»{665} Людендорф писал в 1934 году: «Армия не была разбита на Марне в 1914 году. Она была победительницей»{666}. Это вымысел. Миф о немецкой несокрушимости был развенчан, и французская армия восстала из пепла поражения. Войска Жоффра воспряли духом, перейдя в наступление и отвоевывая у захватчиков драгоценные километры французской земли. Капитан Плье де Дис попал как-то на ночлег к нелюдимой старухе, у которой недавно стояли немцы. Ложась в кровать, де Дис задумался на секунду, меняла ли хозяйка постельное белье после их ухода, но потом пожал плечами: «Что за вопрос для солдата в разгар войны… Буду спать, ни о чем не думая»{667}

.

2. «Пат в нашу пользу»

Немцы организованно отступили от Марны и умело выбрали позиции, позволяющие закрепиться. Мольтке в последних значимых приказах перед тем, как сдать командование, велел армиям к югу от Реймса прекратить атаку – особенно в районе Вердена и у Нанси – и окапываться. Таким образом, появилась возможность задействовать войска в новых операциях, в частности, на просторах западной Бельгии и северной Франции, куда еще не ступал немецкий сапог. 14 сентября начальник Генштаба получил приказ кайзера сказаться больным, и, поскольку от немецкого народа новость о смещении Мольтке скрывалась, он еще не одну неделю просидел в ставке, покинув ее лишь для бесславной операции на Антверпенском фронте.