Первая мировая война. Катастрофа 1914 года

Обе стороны продолжали страстно призывать Господа. Архиепископ Йоркский горячо провозглашал в октябре: «Каждый, кому дорога честь, должен делать свою работу, пока не кончится война. Покуда не сокрушен немецкий милитаризм, мира нам не видать»{891}. Немецкие церкви тоже заполнялись до отказа на каждой службе, хотя воззвания там звучали другие. Пастор бременской церкви Божьей Матери обратился к воинам городского резервного батальона с напутствием перед отъездом на фронт: «Вам предстоит нелегкое, но необходимое для спасения нашего народа дело. Даже среди смерти и разрушения вы можете сеять благо, если совесть ваша будет чиста даже перед лицом врага. Ваше будущее окутано туманом, и никто не гарантирует возвращения домой»{892}

. В этом по крайней мере пастор не ошибся.

2. Пресса и пропаганда

5 сентября премьер-министр Британии в привычном легкомысленном тоне писал Первому лорду Адмиралтейства: «Дорогой Уинстон, газеты – не без оснований – жалуются, что мы держим их на голодном пайке. Думаю, пора тебе… скормить им через бюро [прессы] “оценку” недельных событий – подсолив и поперчив своей умелой рукой. Иначе публика, чего доброго, решит, что вернулись времена пророка Исайи, для которого война – “это неясный шум и одежды, обагренные кровью”».

Немецкий священник констатировал: «Если до войны газета была просто другом дома, теперь она стала в нем полноправной хозяйкой, поскольку именно она определяет тему почти каждого разговора между родными и друзьями»{893}. Зависимость народа от новостей в эпоху многотиражной прессы привела к тому, что каждое правительство безжалостно стремилось манипулировать сознанием граждан посредством печатного и устного слова, песен, а также недавнего изобретения – киножурналов (к 1918 году французская армия сняла более 600 документальных фильмов для массового зрителя). В нескольких парижских мюзик-холлах, включая «Мулен Руж», живые представления уступили место киносеансам.

Все воюющие стороны понимали, как важна для них поддержка Америки, и активно боролись за ее покровительство. The Times

хвасталась в августе: «Британский народ с глубочайшим удовлетворением отмечает, что дело, за которое он сражается, вызывает безоговорочное сочувствие у наших американских собратьев»{894}. В действительности все обстояло сложнее. Редактор из Индианы с презрением, которое разделял весь Континент, писал: «Никогда еще мы не благодарили так горячо наших праотцов за то, что они в свое время отделились от Европы»{895}

. Президент Вудро Вильсон, хоть и не возлагал всю вину за развязывание войны на Германию, считал (как несгибаемый моралист), что немецкая и австро-венгерская государственные системы нуждаются в радикальном преобразовании. Американские промышленники (по крайней мере в частных беседах) выражали заинтересованность в таком исходе, который ослабил бы Германию как конкурента на мировом рынке. США с самого начала больше тяготели к Антанте, в ее поддержку высказывался ряд влиятельных американцев – в частности, бывший президент Теодор Рузвельт. Он делал упор на права маленьких стран, особенно Бельгии, хотя до трагедии с затонувшей в 1915 году Lusitania выступал скорее за нейтралитет, чем за участие Америки в войне. Однако Центральные державы тоже находили сторонников, особенно в немецких диаспорах. 14 августа в Штатах было учреждено немецкое информационное бюро, а вслед за ним открыли свое и союзники.

19 сентября на фоне поражений во Франции цензура ужесточилась радикально: запретили редакционные ремарки, содержащие «неумеренные нападки на правительство или верховное командование армии», а также «статьи, призывающие к прекращению или приостановке военных действий»{896}. В начале октября на неделю закрыли газету Клемансо l’Homme libre, выявившую вопиющий факт неоказания помощи раненым. Министры требовали от всех изданий прекратить публиковать списки погибших{897}. В Германии жесткая цензура на газетные комментарии была введена лишь в 1915 году, однако после учреждения в октябре 1914 года центрального органа цензуры в Берлине было официально запрещено обсуждать отступление и поражение на фронте, а также критиковать государственную политику, военные планы и вообще иметь мнение, не совпадающее с официальной точкой зрения, превозносящей военные заслуги страны.