Первая мировая война в 211 эпизодах

В это утро к Флоренс пришла портниха-еврейка: она сшила девушке серое хлопчатобумажное платье. Женщина была взволнована. Когда Флоренс спросила, в чем дело, та рассказала, что вчера вечером в дверь постучали трое казаков и потребовали для себя комнату. (Это право всех солдат, многие квартировали в еврейских семьях, по 20–30 человек на дом. Теснота была неописуемая.) Она честно ответила, что все комнаты уже переполнены солдатами, но те трое вломились к ней в дом и начали производить что-то вроде обыска. Вскоре они нашли то, что искали, — револьвер, причем сами же его и подбросили. Портниха со своим мужем начали было протестовать, они были возмущены и прежде всего напуганы: ведь хранение оружия было строго запрещено, а нарушение запрета каралось смертной казнью. Разыграв спектакль, казаки затем предложили забыть о случившемся, если получат десять рублей. У портнихи и ее мужа не оставалось выбора:

Мы наскребли эти десять рублей и передали сумму казакам, а те громогласно, возмущенно обсуждали склонность евреев к предательству. Рассказы о подобных несправедливостях обычны в этом уголке земли; похоже, что само слово “еврей” уже является ругательством для русских солдат.

В остальном последние месяцы все было спокойно. Кроме дорогостоящих и безрезультатных атак на севере, у озера Нарочь близ Вильны, никто так и не видел русского наступления, о котором все говорили с такой надеждой. Чувство разочарования не покидало, и даже Флоренс чувствовала себя обманутой в своих ожиданиях.

Так как на фронте воцарилось затишье, не надо было заботиться о раненых. Вместо этого Флоренс и другие оказывали помощь гражданскому населению. Многие болели тифом и оспой. Вспышки эпидемии усилились из-за скученности в домах, вследствие чего зараза распространялась мгновенно, и из-за нехватки еды. В городских магазинах продавалась всякая ерунда, вроде корсетов, туфель на высоких каблуках, шелковых лент и замшевых перчаток. Но трудно было достать простые и основные товары — масло, дрожжи, яйца, — если же они и были в продаже, то по баснословным ценам.

В прошлом году свирепствовала эпидемия тифа, и тяжелее всего пришлось детям. Умирало от десяти до двадцати детей в день. Флоренс приходилось неустанно трудиться. И как она пишет в дневнике:

Иногда мне казалось, что меня ужасают не столько страшные раны, которые я видела за время прошлогоднего отступления у солдат, сколько вид этих страдающих детей, их маленькие матовые личики и обессилевшие тельца.

В этот день она ухаживала за четырехлетним малышом по имени Василий. Он был из нищей крестьянской семьи: отца призвали в австро-венгерскую армию в самом начале войны, и он пропал без вести, а мать зарабатывала тем, что обстирывала русских солдат. Мальчик в прошлом году заразился оспой, из-за болезни и голода он перестал расти. Когда она подняла его, ручки и ножки мальчика болтались как спички.

Другим пациентом в этот день была украинская девочка. Она сказала, что ей исполнилось восемнадцать, но выглядела она значительно младше. Девочка приходила еще вчера, угрюмая, испуганная, по поводу кожного заболевания. Сперва ей остригли грязные, спутанные волосы. Потом дали зеленое мыло, чтобы она помылась. “Ее тело, покрытое болячками, было живым повествованием о ее печальной участи — проституции”. Девочка жила тем, что продавала себя солдатам. Сегодня она пришла снова, с более приветливым видом, потому что поняла, что ей действительно могут помочь.

Флоренс стояла в дверях, когда уходила пациентка. Девочка обернулась. Флоренс увидела, как она наклонила голову и пробормотала врачу слова благодарности: “Она зажмурилась, чтобы не брызнули слезы. Еще одна жертва войны”.

101.

Понедельник, 10 апреля 1916 года

Эдуард Мосли, видит, как в Эль-Куте режут последних лошадей

Они давно уже резали тягловых лошадей и мулов, но намеренно приберегали верховых лошадей. Теперь им ничего не остается. Еще одна попытка прорыва потерпела неудачу. Пришел приказ, чтобы зарезали последних лошадей и накормили голодающий гарнизон, выдерживающий осаду города.

Мосли нарвал свежей травы. Потом пошел к месту, где содержались лошади. Его Дон Жуан узнал своего хозяина и радостно поприветствовал его — так, как он научил коня. Мосли покормил его травкой.

А потом начался убой животных.