Первая мировая война в 211 эпизодах

Длинная процессия тянется из Иерусалима, этого нагромождения крыш и куполов. Впереди шагает военный оркестр, он играет траурный марш Шопена. Следом идут представители военных и гражданских властей. За ними — приговоренный к смерти, на нем ослепительно-белый тюрбан и кафтан из ярко-красной ткани. Его сопровождает расстрельный взвод. Замыкает процессию длинная вереница — здесь почти весь гарнизон Иерусалима. Среди них идет и Рафаэль де Ногалес.

Люди собираются вокруг низенького холма, увенчанного грубым столбом, врытым в землю. Пока зачитывается приговор, де Ногалес с любопытством разглядывает человека, который скоро умрет. Похоже, “его мало беспокоит его дальнейшая судьба, и он невозмутимо курит свою cheroot с тем презрением к смерти, которое отличает мусульман”. Заслушав приговор, человек садится на коврик, скрестив ноги, прямо напротив другого имама, своего духовника. Но духовного наставления не получается, оба имама вскоре заводят оживленный теологический спор, который чуть не заканчивается дракой.

Приговоренного к смерти поднимают с коврика. Крепко привязывают к столбу. На глаза надевают повязку. Все это время он продолжает невозмутимо курить. Звучит команда, расстрельный взвод вскидывает винтовки, целится, и тогда человек быстрым движением подносит сигару ко рту. Гремит залп, по красному кафтану струится кровь, человек сползает на землю, “его руку пригвоздило пулей к губам”.

117.

Четверг, 20 июля 1916 года

Олива Кинг раздает одежду в Салониках

Становится прохладно. В кладовке стоят девять мешков, в них одежда, снаряжение, личные вещи девяти пациентов, которых сегодня должны вывезти на корабле из Салоник. Ей поручено раздать им эту одежду, но пока никто не идет, и Олива ждет не дождется. Ей так хочется успеть искупаться в теплом море, прежде чем запрут ворота лагеря. Не выдержав, она сама идет в отделение, где находятся пациенты, и просит их поторопиться. Наконец она раздает каждому по мешку. Один открывает свой мешок и начинает протестовать: это не его вещи! Вместе с Оливой Кинг они начинают безнадежные поиски нужного мешка.

В этот вечер ей не удастся искупаться.

Вместо этого она садится дописывать письмо отцу. Рассказывает ему в письме то, что до сих пор считалось “страшной тайной”: она отрезала свои длинные волосы:

Я подстриглась, когда мы прибыли на место (поэтому не посылала домой фотографий, с тех пор как я здесь), и короткая стрижка — лучшее, что только может быть, она экономит уйму времени, с ней удобно, и вид всегда ухоженный. Она смотрится просто замечательно. У меня ведь густые волосы, а теперь так чудесно, что они не падают на глаза, когда я за рулем. Отрезав волосы, я спрашивала себя, почему не сделала этого раньше.

Восточная армия Сарреля все еще стоит в Салониках, вопреки греческому нейтралитету и подтверждая тот факт, что побеждать можно и малыми силами. Перенаселенный город теперь окружен такими же надежными укреплениями, как и на Западном фронте[187]. Иными словами, затишье. Настоящие сражения разворачиваются только в Македонии: британские солдаты окрестили эти места Muckedonia, по причине грязи и слякоти. Там даже жарче, чем на побережье. Множатся заболевания, в особенности малярия, и еще лихорадка денге. Людские потери незначительные.

Олива Кинг подумывает завербоваться в сербскую армию. Она так устала от пустяковых поручений, бесконечного ожидания и высокоорганизованной бездеятельности в этом укрепленном анклаве — Салониках. А кроме того, заметила, что сестры милосердия в целом и их новая хозяйка в частности ненавидят женщин-добровольцев, таких, как она. Кинг пишет, что “с нее достаточно женской дисциплины или, скорее, ее отсутствия”, что она охотнее работала бы в настоящей военной организации. Но в уравнении есть еще один параметр — симпатичный сербский офицер связи, с которым она познакомилась. Большая часть остававшейся сербской армии переправлена в Салоники с острова Корфу.

Вечера стояли прекрасные, если только не дул сильный ветер, вздымавший клубы пыли. Она читала, писала письма. Иногда они с друзьями собирали черепашек и устраивали черепашьи бега. Иногда пролезали через прутья ограды и убегали в какое-нибудь кафе, вблизи от лагеря. Там бывало совсем безлюдно. Они пили lemon squash[188] и часами танцевали под шипящие звуки патефона. У них имелись две пластинки с танцевальной музыкой: “Dollar Princess” и “La Paloma”

, — и они ставили их снова и снова.

118.

Четверг, 27 июля 1916 года

Мишель Корде ужинает в ресторане “Максим” в Париже