Первая оборона Севастополя 1854–1855 гг. «Русская Троя»

Несмотря, однако же, на усиленный огонь с наших батарей, французы все-таки продвигались вперед своими подступами, так что на 21 октября они приблизились к 4-му бастиону не далее как на 65 саженей. С наступлением утра с обеих сторон был открыт самый сильный огонь. Хотя наша артиллерия действовала так успешно, что повредила значительно четыре французские батареи, из коих две принуждены были замолчать, тем не менее усиленный огонь французских батарей, направленный на 4-й бастион, произвел в нем значительные разрушения, так что исправлять их было крайне затруднительно. Перебежчики из неприятельского лагеря доносили, что французы собираются штурмовать бастион. Мы деятельно готовились к отражению нападения, но повреждения в бастионе были так велики, что трудно было рассчитывать на успех. Хотя все разрушения тотчас же исправлялись под огнем неприятеля, хотя подбитые орудия беспрерывно заменялись новыми, а редевший строй защитников пополнялся, но при всем том оборона бастиона, видимо, истощалась.

Чтобы сколько-нибудь отвлечь внимание союзников от Севастополя, главнокомандующий решился еще раз перейти в наступление и атаковать правый фланг неприятеля с тем, чтобы в случае успеха занять высоты, на которых был расположен английский лагерь и, утвердившись на них, заставить союзников снять осаду города.

Для атаки составлено два отряда: один под начальством генерала Соймонова, другой под начальством генерала Павлова. Соймонов должен был двинуться из Севастополя прямо в лицо англичанам, а Павлов, спустившись с Инкерманских высот, ударить в правый их бок. У Соймонова было 29 батальонов, одна казачья сотня и 38 орудий, всего числом 18 929 человек; в отряде Павлова – 20 с половиной батальонов и 96 орудий, всего 15 806 человек. Для лучшего успеха действий оба отряда должны были соединиться между собой, и тогда общее начальство над ними поручено было командиру 4-го корпуса генералу Данненбергу.

Войска, назначенные для атаки, стали собираться еще с 20 октября. Некоторые полки были выведены для этого из Севастополя и отправлены частью на Федюхины, частью на Инкерманские высоты. Федюхины высоты находились ближе к неприятелю; позади их и несколько правее лежат высоты Инкермана. Между высотами пролегает Инкерманская долина, орошаемая Черной речкой, впадающей в Севастопольскую бухту. Еще дальше за высотами виднелся дымящийся Севастополь, налево – горы, а направо – часть беспредельного моря.

Собиравшиеся на Федюхиных высотах полки видели перед собой ту местность, которая несколько дней назад оглашалась победным кликом отряда генерала Липранди. Они видели еще следы отступления неприятеля: изломанное оружие, разрушенные неприятельские укрепления, испорченные орудия, остатки подбитых колес, лафетов и других военных принадлежностей. В самом воздухе не исчезли еще следы недавнего столкновения двух врагов – в нем слышался и переносился с одного места на другое тот особенный запах, который долго держится на полях битв, – запах крови.

Смотря на все это, войска приобретали уверенность, что и предстоящее столкновение с врагом будет так же удачно для русского оружия. Весело подходили они к назначенным местам, весело располагались на бивуаке, хотя канун битвы не представлял ничего привлекательного. С самого раннего утра 23 октября шел холодный дождь, насквозь пронизывавший ветхие солдатские шинели. Солдаты не горевали об этом. Приходя на бивуак, они устраивали себе помещения: таскали хворост, ветви, листья и, вырыв яму, мастерили шалаш для нескольких человек, где, разложив огонь, обогревались и обсушивались. На гладком и пустынном месте образовалось нечто вроде цыганского табора, ряды землянок и шалашей, разбросанных без всякого порядка по разным направлениям. Здесь солдат-балагур рассказывал сказку, и окружающие его слушатели простодушно хохотали, хотя в рассказе не было ничего особенно смешного. Там и тут виднелись кучки, собравшиеся вокруг самодельщины-свирели или доморощенного кларнета. Во всех концах слышались песни с присвистом и с подыгрыванием самоучки-музыканта. В промежутках между шалашами сновали солдаты в самых разнообразных костюмах: одни в рубахах, другие в шинелях внакидку или в рукава. Они, видимо, сторонились только от шалашей, возле которых подогревались чайники и стояли погребцы с вынутыми принадлежностями для закуски, состоявшей из солдатских сухарей, лука и селедки. То были землянки «ротного» или «батальонного», около которых копошились денщики, приготовлявшие незатейливую закуску. Проходившие мимо солдаты осыпали вполголоса денщиков остротами, на которые те отвечали громкой и крупной бранью. В задней линии бивуака видны были ряды солдат, игравших в карты. Как парные часовые, усевшись на земле и поджав под себя ноги, они усердно играли в носики. Хлопанье по носам, сопровождаемое счетом раз-два и смехом окружающих, разносилось по бивуаку. Шум и говор, песни и смех смешивались с гулом отдаленных выстрелов в Севастополе, глухо замиравшим в окрестных горах.