Первая печать

…Зеленые волчьи глаза смотрели пронзительно, словно зверь пытался выпить из нее волю, прежде чем перейти к крови и плоти. В том, что тварь хочет ее сожрать, не было никаких сомнений; равно как и в том, что она беззащитна.

– Ты меня обманул, Теймар.

Грешник молчал.

– Ты с самого начала знал всю правду?

Вновь тишина.

– Ах да… – Она попыталась улыбнуться. – Ты же предупредил.

Черный волк оскалил зубы, и ее собственный зверек, показавшийся вдруг маленьким и безобидным, бесстрашно зарычал в ответ. Он больше не пытался вырваться на волю, он намерен был защищать свое логово от посторонних во что бы то ни стало. Это немного привело ее в чувство, заставило собраться… и кое-что вспомнить.

«Что мне сделать, чтобы ты не плакала? – спросил некто, явившийся из тьмы. – Только скажи, и, если мне это по силам, я исполню любое твое желание».

И она пожелала.

Она пожелала…

– Я все вспомнила, – сказала та, что называла себя Фиоре. – Вспомнила, кто я.

Перед ее внутренним зрением вихрем пронеслись странные картины, застывшие образы: Кьяран, страдающая половина человека, и совсем близко от него – другая такая же половина, Ансиль; Эльер, которого сбывшаяся мечта обрекла на одиночество; Джаред и его израненная совесть. Разве это были мечты? Даже грешник, прозревший в нави и ослепший наяву, мечтал на самом деле о другом – о том, чего не увидишь даже во сне.

Черная хозяйка назвала ее телом-без-души, но у нее все же была душа.

Маленькая, рычащая, вечно рвущаяся с цепи…

А еще у нее было кое-что, чем не обладала сама повелительница снов.

– Память, – сказала она.

И нави не стало.

Эпилог

Они стояли на обочине старой дороги, подставив лица под лучи восходящего солнца, пробивающиеся сквозь кроны деревьев. Утренний ветер мирно шелестел листвой; где-то поблизости притаились фаэ, просидевшие всю ночь у костра, подле которого спали два человека – спали так крепко, что их не разбудили даже шаги большого лесного духа, приходившего в полночь.

– Что же теперь будет? – прошептала Фиоре, обращаясь не то к Спящему, не то к самой себе. Будущее казалось туманным, словно воздух над Западным провалом рано поутру.

– Будет новая жизнь, – ответил Теймар. – Или старая, если тебе так больше нравится. Никакой нави. Никакой Черной хозяйки. И, возможно, никакой сонной болезни… но для этого надо поверить, что Спящий говорит правду.

– Я верю, – сказала она. – Давай освободим его!

Грешник хмыкнул.

– Легко! Для этого даже не надо второй раз спускаться в Риаррен. Я дам тебе камешек, на котором нарисую печать, и ты бросишь его в любой колодец. Арейна освободится… вы больше не будете страдать от недостатка воды… как ни крути, это благо!

«Ты бросишь».

– А ты… не вернешься в Эйлам?

Он не ответил, и тогда Фиоре торопливо задала другой вопрос – ей не хотелось молчать, потому что в молчании рождались мысли, которым лучше было бы никогда не появляться на свет. Она попросила:

– Расскажи мне, как появилась навь.

– Было так, – сказал Теймар, словно читая историю из книги. – Одна девочка, переживая смертельную обиду на тех, кого раньше считала добрыми и ласковыми соседями, забралась на чердак. Там в углу много лет стояло забытое всеми большое зеркало… а ведь всем известно, что зеркала опасны. Они отражают не реальный мир, но мир, похожий на него. Спросишь, разве это так важно?

– Важно, если дьюс зеркала силен, – ответила Фиоре и посмотрела на грешника. Его улыбка была спокойной и чуть-чуть ироничной, а золотые глаза блестели, отражая свет солнца. – С помощью рукотворных вещей, обладающих сильными дьюсами, можно творить чудеса.

– Может, ты сама расскажешь, что произошло дальше?

– Нет-нет! – Она рассмеялась. – У тебя очень хорошо получается.

– Ну ладно. Эта девочка… ее имя тебе известно… сняла с зеркала покрывало и, глядя на свое отражение, попыталась понять, что такого ужасного в ее лице, почему люди называли ее чудовищем, тварью и многими другими неприятными словами. Лицо было обычным, вполне человеческим, но наша героиня не успокоилась! Она коснулась поверхности зеркала и обнаружила, что от ее пальцев остался черный след, как если бы они были испачканы в туши.

– И тогда она принялась стирать собственное отражение… – прошептала Фиоре.

…Зеркало помогало ей, и дело спорилось. Мир словно подернулся рябью: где-то в глубине души она понимала, что происходит нечто ужасное, что на волю вот-вот вырвется могучий дух, но бежать к Кьярану не хотелось. Вкрадчивый голос дьюса шептал ей на ухо: «Верно… все правильно… продолжай!» – и Фиоре не хотела останавливаться.