Первая версия

—        Ты, Турецкий, хитрый, а я еще хитрее. — Меркулов был крайне доволен, что угадал. — О Фотиеве был твой последний вопрос перед Америкой, так я тут кое-что про него узнал. Эта комедия с трагическим концом вполне в его стиле... Второй спецотдел, которым он руководит, исключительно такими пакостями и занимается. — Меркулов брезгливо поморщился.

—        Ничего, — сказал я, стиснув зубы, — за Баби я еще с ним посчитаюсь.

—        Только без особой самодеятельности, прошу тебя. — В голосе Меркулова звучал скорее не приказ начальника, а просьба друга. — Держи меня в курсе, — добавил он, уже прощаясь со мной.

—        Слушаюсь и повинуюсь! — воскликнул я, вздымая руку в пионерском салюте.

Валерия Петровна проводила меня ласковым взглядом. Все-таки как много значит вовремя сказанный комплимент, пусть и самый пустяковый. Барометр показывал исключительно на «ясно».

Ломанов сидел за компьютером и заносил в него данные из американских документов. Я не стал его отвлекать от этого благородного дела, только по пути к столу хлопнул по плечу. Он кивнул, не отрываясь от экрана.

Я набрал номер Романовой.

—        Алло! Саша, а я сама тебе собиралась звонить. Ты сейчас свободен?

—        Для любимого МУРа — всегда!

—        Тогда ноги в руки — и дуй ко мне. Через час сюда явится Андрей Леонидович Буцков. Не забыл о таком в своих Америках?

—        Да уж забудешь тут...

—        Так ты, значит, в курсе наших последних происшествий?

—        В самых общих чертах.

—        Тогда поторапливайся, я тебе эти черты поподробнее нарисую.

—        Уже бегу, Александра Ивановна, — сказал я уже не в трубку, а на ходу.

За пягь минут, которые мы ехали от прокуратуры до Петровки, неистощимый дядя Степа успел мне рассказать всего лишь один анекдот:

—        Значит, так, Сан Борисыч. Старушка с интересом склонилась над коляской. «Какие прелестные близнецы! Оба мальчики?» — «Нет, только справа, слева —дыня».

Уже подходя к кабинету Романовой, я понял, что, как всегда, дядя Степа рассказал анекдот исключительно в жилу. Только я пока не понимал, чью же могилу мы лицезрели в Штатах и кто из двух Кларков мальчик, а кто — дыня. Что с интересом склонившаяся старушка — это я, сомнений у меня не возникало.

Нет, ты только подумай, Сань! Я его расколола, как ребенка! Ты, говорю, Кротов, убил балерину, я точно знаю и тебе вышку обеспечу, будь спок. А он с лица сбледнул и мямлит, весь то белый, то зеленый, не убивал, талдычит, не убивал. А я говорю — убивал. Именно ты. А он говорит, это Гном убил. Представляешь? Даже развернуться не дал как следует.

—        Ну а второй что?

—        Волобуев, он же Гном, покрепче оказался. Но он у Лебедевой пальчик оставил. Так что особо упрямиться и у него резона не было.

—        А на Буцкова они сами что ли капнули?

—        Куда ж им, голубчикам, было деваться? Они оба у него в фонде на официальной зарплате числились. Да с мокрым делом за спиною особо не поупрямишься. Но с другой стороны, кроме пальчика, у меня практически ничего-то с самого начала и не было. Так что ребята мне помогли. Но и себе помогли... отправиться на тот свет. Не иначе как у этих сволочей слишком хорошо связь налажена.

—        Как их убрали?

—        Ночью в камере придушили по-тихому. И никаких следов. Идеальное убийство. Хоть в каждой камере есть у нас свои подсадные, но ведь сам знаешь, сейчас там, где должно сидеть двадцать человек, сидят все сто. Спят по сменам. В такой-то толпе слона придушить можно, и концов не найдешь.

—        А Буцков каким макаром прибыть собирается?

Исключительно на предмет своих сотрудников. Мы его по-настоящему прижучить не можем. Он об этом прекрасно знает. А на понт его, как того дурачка, не возьмешь. Как угорь выскочит. Но поговорить с ним нелишне будет. Есть к нему вопросы, есть. Пусть хоть понервничает слегка. А потом мы ему и балерину, и гранату припомним. Не таких за жопу хватали.

Александра Ивановна довольно рассмеялась.

В кабинет заглянул дежурный милиционер:

— Александра Ивановна! Прибыл Андрей Леонидович Буцков. Ему подождать?

—        Какое там подождать! Зови его, голубчика.

Из-за неплотно прикрытой двери мы слышали,

как звонкий голос дежурного уважительно говорит:

—        Вот сюда пройдите, пожалуйста!

Дверь широко распахнулась, и в кабинет решительно вошел крупный человек плотного телосложения. От его фигуры прямо веяло ощущением солидности, достатка и уверенности в себе.

Темно-серый костюм был явно куплен в каком- то очень дорогом магазине, может быть, в одном из тех, что я видел мельком на Пятой авеню в Нью-Йорке. И галстук его, поди, стоил не меньше сотни баксов. Красиво жить, что и говорить, не запретить. Но дело было не только в пиджаке.

Перед нами предстал человек из той категории людей, которых и называют сильными мира сего. Он бы одинаково смотрелся и в министерском кресле, и с генеральскими погонами, и на заседании Думы. Но с большей радостью я бы увидел его на скамье подсудимых. Потому как человек этот был крайне опасен.