Первая версия

Только поэт Кочнев меня и, кажется, остальных весьма раздражал. Он требовал к себе исключительного внимания, порывался читать новые стихи, называл меня уже не Холмсом, а Пуаро. Я так и не понял, повышение это или понижение в звании.

В какой-то момент Рути предложила мне уединиться в соседней комнате. Это была как бы малая гостиная с электрическим, но очень похожим на настоящий камином и мягкими креслами.

При неярком освещении Рути была необыкновенно хороша собой — гордая посадка головы, огромные темные глаза, лебединая шея, с глубоким вырезом черное вечернее платье, выгодно облегавшее ее хорошо сохранившуюся фигуру. Закурив длинную коричневую сигарету, она с характерным американским акцентом, но довольно правильно строя фразы, рассказывала мне о Дэвиде и Кларке.

—        Это, конечно, чудовищное совпадение, — говорила она, — вряд ли эти две смерти связаны между собой. Если бы это случилось несколько лет назад, я была бы уверена, что обоих убил КГБ. Но теперь я знаю многих людей из бывшего КГБ. Они страшны не больше чем серый волк из детских русских сказок. — Она сухо рассмеялась. — Может быть, Дэвида с кем-то перепутали? У Нормана было много врагов. Слишком многим он перешел дорогу. К тому же у него была поразительная способность бывших друзей превращать в недругов. Я понятно выражаюсь?

Я кивнул. Чего ж не понять? Оба умерли, как в дяди Степином анекдоте.

Рути еще долго говорила, обволакивая меня ароматным дымом, об Ольге и Дэвиде, Дэвиде и Кларке, о Самюэле и его фонде, о фонде и опять же о Кларке... Ничего существенного, что могло бы иметь значение для раскрытия убийств, она не сказала, от моих прямых и косвенных вопросов ловко уходила. Но хотя бы по количеству слов наговорила вполне достаточно, чтобы при необходимости я мог кое-что кое с чем сопоставить.

Основная мысль, которую я смог вычленить из этой словесной шелухи, заключалась в том, что Рути не слишком-то горюет о том, что стала единственной распорядительницей Фонда Спира. Слишком упорно она пыталась убедить меня в обратном.

Когда я начал задавать конкретные вопросы о Кларке, она вдруг заторопилась к гостям, словно только что вспомнила о своих обязанностях хозяйки. Но, ласково улыбаясь, обнадежила меня, сказав, что вскоре должен прийти один человек, русский, подчеркнула она, который знал Кларка много лет и даже с ним сотрудничал.

—        Да вы его знаете, его здесь, в России, каждая собака знает, так, кажется, у вас говорят? Это известный политический обозреватель Филин. Как только он появится, я вас сразу же представлю. Можете поговорить здесь же, в каминной. Я его предупрежу, о чем пойдет разговор.

Конечно, я знал Филина! Кто же не помнит его многосерийных фильмов-репортажей про зловещую Америку, которые вся страна смотрела не ради политизированных комментариев Филина, а просто чтобы посмотреть на чужую, непохожую на нашу жизнь. Да и Филин, кажется, эту загадочную Америку любил. Расписывая всяческие ужасы капитализма, он показывал удивительные американские города, автострады, парки, каньоны, домики, где живут обыкновенные американцы.

Его доверительный баритон, барские манеры, солидность, заморского дизайна оправа очков внушали, как ни странно, к нему уважение и некоторое почтение телезрителей. Однако более-менее интеллигентная публика, особенно в столицах, в табели о рангах числила его по меньшей мере полковником известного ведомства. Вполне возможно, что он был и генералом, но может, и не был, а проходил по какой-то иной линии.

Последние несколько лет он на экране не появлялся, видимо, в отличие от многих коллег не сумел «перестроиться» вовремя. Да и постарел, скорее всего. На смену пришли молодые, бойкие. Но я слышал, что Филин подвизается в роли высокооплачиваемого консультанта в разного рода финансовых организациях и даже вроде бы входит в совет директоров какого-то крупного банка.

Точно, вспомнил, читал интервью с ним в «Коммерсанте». Видать, хорошие связи приобрел товарищ Филин на ответственной загранработе.

В гостиной тем временем народ разбился на группы по интересам. Так, в детском саду одни малыши играют в жмурки, другие — в куклы, а третьи роются в песочнице. Рути, как идеальная воспитательница, успевала повсюду. Она ненавязчиво кокетничала с мужчинами, восхищалась нарядами и внешностью женщин. Перед актерами картинно благоговела, и всюду витала ее улыбка, подобная знаменитой улыбке Чеширского кота из «Алисы в Стране чудес». Рути уже могло и не быть поблизости, но ее улыбка еще долго и таинственно держалась в воздухе.

«Обворожительная женщина», — подумал я.

Но все-таки немного слишком. Я направился было к Любе, стоявшей около окна рядом с поникшей Ольгой. Наш неутомимый поэт в который раз, видимо, пытался их развлечь.

Я чуть было не спас девушек от стихотворного шквала, как чья-то вежливая и мягкая рука тронули меня сзади за плечо.

—        Здравствуйте, господин Турецкий, — услышал я отдаленно знакомый голос с акцентом. — Я вижу, вы теперь работаете в частной фирме?