Первая жертва

Репетиция проходила в спальне Миранды, маленькой хижине ровно в двадцати ярдах от ее отчего дома. Такое расстояние предписывалось всем деревенским невестам, кроме особо религиозных. Крестьянскую походку Гарольд за один вечер освоить, конечно, не мог; в цугской школе одним поклонам отводился целый семестр. Слава богу еще, что ему не надо учить тонкости, зависящие от социального статуса: вряд ли им поздним вечером кто-то встретится. Пьяные охранники в двубортных полосатых пиджаках тоже авось ничего не заметят – им бы только сигареты смолить да к девкам цепляться.

– Так лучше? – спросил Гарольд, скрючившись в три погибели.

– Похоже на футбольного вратаря.

– А так?

– Теперь ты вылитый медведь, подпертый рогатиной: убьешь каждого, кто к тебе сунется.

Гарольд выпрямился, потягиваясь.

– Спину посадишь с вашими крестьянскими штучками.

Миранду помимо воли восхищали его мужественные стати. Каприести дель дну, да и только – есть такое старинное выражение. До чего же хорош. Задержав на нем взгляд чуть дольше, она отвернулась, а он – надо же – вдруг подошел совсем близко. Запах мужского пота, смешиваясь с ароматами жасмина и бугенвиллеи во мраке тропической ночи, будоражил кровь.

– Когда нам на банкет-то идти? – спросил он после головокружительной паузы.

Электрические искры в ее глазах посылали ему вызов, не поддающийся разгадке и не требующий ответа, сигнал древний и двусмысленный, как сама жизнь.

– Не к спеху, можно и через час, – четко произнесла она, скрывая свое томление.

– Значит, пока можно и отдохнуть, – сказал Гарольд и прилег на кровать.

Миранда помедлила. С невинностью не каждый день расстаешься, ну его совсем, этого здоровенного увальня. Но страсть, приобщающая ее к истинной природе вещей, победила, и она легла с ним рядом, еще не зная, что в этой слабости вся ее сила.

– Ах ты, мерзавец этакий. – Ее губы скользнули вдоль длинной стрелки его носа к желанному рту.

45

В мире, где нет табу на секс, пьянство, наркотики и убийства, не совсем понятно, что надо делать на вечеринке – ты это и так каждый день делаешь. Нечто новенькое – вечная проблема устроителей вечеринок на Эсмеральде.

Древнеримский патриций со столь же высокими моральными устоями, как современный охотник, мог, например, подать гостям редкостное и неудобоваримое блюдо вроде язычков павлина, начиненных трюфелями, на рубленом рабском жире. Это не выдумка – такой рецепт содержится в папирусе, найденном в Геркулануме.

Достойному римскому гостю полагалось съесть этот деликатес без остатка, после чего освободиться от него посредством рвоты, прополоскать рот, помочиться и быть готовым к следующему блюду. Недоставало им тонкости, этим римлянам.

Лувейн, решая эту проблему, не уступал дадаистам в своем стремлении эпатировать буржуа. Поскольку на Эсмеральде запретов нет, приходится идти путем парадоксов и превращать возбуждающую щекотку в интеллектуальное упражнение. Следуя этому принципу, Лувейн изобрел знаменитый стриптиз наоборот.

Этому извращенному удовольствию предавались в парадной столовой сразу же после кофе и шербета. Гости сидели за столами, расположенными подковой. Слуги, снующие с внешней стороны, разносили блюда, разливали вино, предлагали кокаиновые дорожки (по-прежнему популярные, хотя кокс загадочным образом перестал вставлять – не сделавшись при этом дешевле – после его легализации в Штатах).

Все слуги были крестьяне из ближней деревни в праздничных костюмах – женщины в платьях с узким лифом и пышной юбкой, мужчины в коротких штанах. Гипотетический наблюдатель мог заметить среди них одного, выше и крупней прочих, неуклюжего даже по крестьянским стандартам. Под его тирольской курткой виднелась какая-то выпуклость – возможно, бутылка вина, которую он стащил, чтобы попотчевать дружков в деревенской таверне. А может быть, и нечто похуже – ужасная опухоль из тех, что крестьяне так охотно показывают туристам. Возможно даже, наплечная кобура со «смит-и-вессоном».

Но в тот момент все взгляды были прикованы к голой девице, поднявшейся на маленькую сцену в центре подковы. Она привезла с собой блестящий чемодан «самсонит» на колесиках. Ей вежливо похлопали, но не более: эка невидаль – чемодан, хотя бы и на колесах.

Она сексуальным жестом откинула крышку. Внутри обнаружился целый гардероб, и гости возбужденно зашептались, сообразив, что девушка собирается одеваться. Такое мало кому доводилось видеть.

Медленными, чувственными движениями девушка надела лифчик, трусики и чулки. Когда она задумалась о выборе платья и наконец облачилась в изделие из темно-желтого шелка, заново открывшее ее соблазнительные округлости, интерес зрителей достиг апогея – подлинного или притворного, трудно сказать. Все понимали, что лезущую вверх кривую эротики можно – теоретически – обратить вспять и получить утонченное наслаждение от сокрытия. Весь секрет этого процесса, как и многих других, заключался в умении чувствовать то, что от тебя ожидают.