Первое горе

Гриша придумывал наказания и наслаждался.

«Ладно! — говорил он себе, думая о няне. — Эту я проберу: не буду с ней говорить и прощаться а обрежу себе палец. Пойдет кровь… ручьем… а я не дамся завязать. Пусть тогда кормит своим вареньем кого угодно!»

Гриша мечтал о мести и ковырял ногтем отставшую краску на железе. Вдруг он насторожился: ему послышался громкий говор отца и в ответ ему робкий голос Игната. Мигом он вскочил и выбежал в девичью. Среди комнаты, низко опустив голову, стояли Игнат и Матрена и переминались с ноги на ногу. Около Матрены, уткнувшись носом в сборки ее платья, стояла Полька, а мать глядела на нее сверху и на лице ее было больше тупого недоумения, чем страха и горя. Сзади них, из-за дверей, выглядывали любопытные лица дворни.

— Ну, ладно, — громко говорил Гришин отец, — теперь уж поздно и ничего не поделаешь. Насчет Польки не беспокойтесь. Худо ей не будет, а в животе и смерти один бог волен. Обещаемся ее беречь. С богом, Игнат! Что ж делать?!

Отец махнул рукой, как бы давая понять, что прощание кончено, но никто не трогался с места. Игнат молчал и тупо глядел себе в ноги.

— Да, мы обещаемся, — дрожащим голосом прибавила мама, протянув руку к Польке, но сейчас же опустила ее и отвернулась.

— Дела теперь уже не поправишь! — опять заговорил отец, видимо начинавший тяготиться немой сценой отчаяния этих людей. — Уж надо как-нибудь… Срок не так велик.

Матрена тихо отстранила Польку, сделала шаг вперед и молча повалилась барыне в ноги, касаясь лбом пола.

— Матрена! — вскрикнула та, и слезы сразу брызнули у нее из глаз. — Не кланяйся мне, Матрена! Поверь ты мне: я уберегу твою девочку. Я тебе клянусь… Не кланяйся в ноги!

Она наклонилась, дотронулась дрожащей рукой до плеча Матрены и сама опустилась на пол рядом с ней.

— Надо терпеть… всем надо терпеть! — торопливо шептала она. — Всем надо…

— Ну, довольно, довольно! — не скрывая своего нетерпения, заговорил отец. — Я очень огорчен. Я был доволен тобой, Игнат. Отбудешь срок, приходи опять. Возьму. И не беспокойся за дочь. С богом теперь!

Он взял за руку жену и хотел увести ее с собой, но та освободила руку и еще раз крепко обняла Матрену.

— Надо терпеть! — шепнула она еще раз.

Матрена встала. Она обвела комнату недоумевающим взглядом и остановилась на Грише. Один миг женщина и мальчик глядели друг другу в глаза, потом Гриша робко опустил ресницы и двинулся вперед.

— Прощай! — сказал он очень тихо и очень ласково. Но Матрена продолжала глядеть на него молча, все еще недоумевая над чем-то. Тогда Гриша направился к Игнату. Он протянул руку. Игнат взял ее и вдруг наклонился к самому лицу ребенка.

— Польку… будешь жалеть? — спросил он.

— Буду! — серьезно и торжественно ответил Гриша и смелым блестящим взором взглянул в печальные глаза своего друга. Игнат провел рукой по голове мальчика, истово перекрестился на образ и направился к двери.

— Матрена! — позвал кто-то из дворни. — Матрена! Игнат-то вышел. Ждут тебя, поди! Телега у крыльца.

Молодая женщина встрепенулась, тупое выражение недоумения сменилось испугом. Рядом с ней, по-прежнему уткнувшись лицом в складки платья, стояла Полька и дрожала всем телом.

— Ну, иди… иди к няньке, — сказал отец, останавливаясь перед Гришей, который опять сидел в детской за кроватью и мрачно смотрел перед собой.

Мальчик молчал и не трогался с места.

— Гриша! — строго крикнул отец, — тебе я говорю или нет?

Ребенок поднял голову и остановил на нем серьезный, неприязненный и пристальный взгляд.

Послушай, — невольно смягчаясь, заговорил отец, — ты, кажется, сердишься на меня? Я-то тут при чем? Разве я виноват? Это мне следовало бы хорошенько отчитать тебя: как ты смел скандалить и кричать на урядника? Да говори же! — нетерпеливо крикнул он, чувствуя, что упорный взгляд сына раздражает и как будто стесняет его.

— Пусть… — тихо и спокойно сказал Гриша.

— Что пусть?

— Пусть ты меня бранишь. Мне теперь все равно.

Отец немного растерялся.

— Ну, прекрасно, — сказал он. А я с тобой теперь и говорить не хочу.

Он повернулся и направился к двери.

— По-твоему, — крикнул ему вслед Гриша, — по-твоему, его вареньем кормить, как няня?

Отец остановился.

— Всякий делает свое дело, — заметил он, — исполняет свой долг. Уряднику приказано было ехать за Игнатом, он поехал. Весьма вероятно, что он хороший, добрый человек, а ты обидел его. И ты обидел меня, няньку… За что?

Гриша медленно опустил глаза, и на лице его ясно выразились недоумение и боль.

— Нехорошо, брат! — укоризненно заключил отец и вышел из комнаты.

Гриша сидел неподвижно.

«Обидел…» — думал он. Он вспомнил, как он мечтал о силе, мечтал о том, как он отмстит отцу, уряднику, няне за то, что они не заступились за Игната, не пожалели его так, как пожалел он.

«Нехорошо, брат!» — вспомнился ему укоризненный, почти ласковый голос отца. — Нехорошо?.. Обидел… — мучительно раздумывал мальчик. — Я обидел… А они все… Игната… за что?»

Гриша опустил голову еще ниже, и глубокие морщины прорезались на его детском лбу.