На одной из ведомостей шириной с небольшую второстепенную дорогу Джин Пейли черной авторучкой принялся быстро делать пометки, выделявшиеся как на полосатом бело-голубом фоне, так и на сероватых столбцах цифр, вышедших из матричного принтера.
Туманные?
Туманные? Возможно.
Как я уже говорил, писать ты умеешь. Джин Пейли отслеживал взглядом дорожки цифр. Но нам требуется, чтобы у него развязался язык.
Его маленькая голова, странно набухшие веки, нос-клюв, готовый, казалось, к неожиданной и решительной атаке, едва уловимый мучнистый запах – все это вызывало в памяти любимца Сьюзи, индийского кольчатого попугая, так и норовившего меня клюнуть, да побольнее.
Пусть бы он мне хоть что-нибудь рассказал, настаивал я. У него… у него, похоже, отсутствует всякий интересе к этой книге.
Джин Пейли оторвался от цифр и пробуравил меня беспощадным взглядом.
И нюх этот уже тогда подал сигнал тревоги, а может, и пробудил чувство страха.
Твой контракт предусматривает не просто создание книги, сказал он по-прежнему любезным, но каким-то более твердым, более решительным, что ли, тоном. Твой контракт предусматривает создание книги для
Да, ответил я. Нет.
Нет книги – нет и гонорара, повторил Джин Пейли. Надеюсь, за книгой дело не станет.
Нет, подтвердил я. Да.
Пока говорил со мной, Джин Пейли сложил ведомости в аккуратный курган, встал из-за стола и как ни в чем не бывало снял рубашку, оставшись в белой майке, болтавшейся на его тщедушном, бледном торсе.
Говорят, есть только три закона авторства, начал Джин Пейли, готовясь, похоже, рассказать бородатый анекдот, засаленный от многократных повторений. Правда, их никто не помнит.
Дряблые руки, выше локтя помеченные мелкими ярко-красными родинками, будто нанесенными старой шариковой ручкой, были словно весьма небрежно прикреплены к телу и явно не знали физического труда. Мне пришло в голову, что мужчина, получивший при рождении, как случилось с Джином Пейли, женское имя Джин и не испытывающий в связи с этим досады, стоит выше всяких обывательских комплексов, как я понимал их в силу своего воспитания. И вот через три дня работы над мемуарами Хайдля до меня стала доходить вся узость такого взгляда, наряду с общей ограниченностью моего мышления. И все же я не мог отрешиться от мысли, что выставлять напоказ такое тело стыдно: нужно ли демонстрировать туловище таксы, увенчанное головой попугая? Пожалуй, лишь Джузеппе Арчимбольдо мог бы отдать должное такому телу.
Открыв дверцу серванта, Джин Пейли достал оттуда свежевыглаженную рубашку.
Но ты все же постарайся, сказал Джин Пейли. Заканчивай черновой вариант. Да побыстрее. Настоятельно рекомендую.
Нимало не смущаясь моим присутствием и не заботясь о том, что о нем могут подумать, он надел свежую рубашку и в качестве объяснения произнес всего одну фразу, которую, видимо, счел достаточной.
Сегодня, сообщил он, застегивая пуговицы, обедаю с Джезом Демпстером.
Книги Джеза Демпстера продавались многотысячными тиражами. Если не миллионными. Джез Демпстер был
Как я уже говорил, писатель твоего склада может многое перенять у таких, как Джез Демпстер, продолжил Джин Пейли. Да?
Да, не то ответил, не то повторил я: разница все равно невелика. Что же, к примеру?
Ну, к примеру: научись писать плохо и будешь купаться в деньгах. А ты идешь другим путем.
Я пишу хорошо?
Ты не купаешься в деньгах.