Первое открытие [К океану] (др. изд.)

С Невельским считались. Его уважали не только потому, что он был вахтенным начальником Константина. Он превосходно знал морское дело.

Юноша князь был силен и ловок, но нервен, нетерпелив и капризен. Константин не мог выстоять обедни в церкви, бледнел там от духоты и от запаха свечей, и ему делалось дурно. Ему часто надоедало стояние на палубе, и однообразный вид моря, и все одно и то же, одно и то же. А надо было стоять всю вахту на ногах, следить и за парусами, и за компасом, за ветром, людьми, командовать, мгновенно улавливать все, что происходило вокруг. К этому приучали Константина и Литке, и капитан, и — бессменно — его вахтенный начальник, неотступно бывший при нем во время вахты и служивший ему примером. Он обязан показывать князю, требовать с него, делать все твердо, без колебаний, без ошибок и очень почтительно, как и все.

Однажды боцман в ночной вахте, не разглядевши кто, обложил великого князя самой крепкой матерщиной, когда тот на аврале подвернулся ему под руку. Константин сначала не то расстроился, не то струсил, но потом был в восторге и просил не взыскивать с боцмана, увидев в таком происшествии ту близость народу, которую преподавал ему Федор Петрович.

Дело Невельского было сложней. Он требовал, все объяснял, отвечал на все вопросы. И надо было следить за князем. Однажды у берегов Швеции волной чуть не сбило Константина с ног, понесло к другому борту, и Невельской мгновенно схватил его своей железной рукой.

Невельской, крепкий, с железным здоровьем, всюду успевал. И обычно — никаких лишних разговоров. Сдержанность входила в плоть и кровь его.

И он все знал, все читал, всем интересовался, все узнавал и всегда был готов ответить на любой вопрос по математике, кораблестроению или из модной литературы.

…Проведя годы подле великого князя, Невельской многое перенимал от окружающей среды, он впитывал в себя лучшее, что было в традициях этого общества. В то же время, привыкая, приучался смотреть на высшую аристократию и даже на царскую семью, члены которой часто бывали на судах, как на обычных людей. И он прекрасно понимал, что эти люди не знают флота и не представляют его будущего.

Царь бывал на «Авроре». Он знал Невельского как лучшего вахтенного начальника. Царь даже прощал ему заикание, но относился к Невельскому как-то свирепо-иронически.

Товарищи любили Геннадия. Многие завидовали ему. Его рассуждения на общие темы офицеры находили забавными и слушали их с удовольствием. В них видели не силу, а слабость, каприз сильного человека, который преуспевает. Силу Невельского видели в его служебной близости к Константину и в его будущей карьере.

В России это было время раздумий и разговоров в большей степени, чем дел.

За резкие и пылкие суждения Невельского считали чем-то вроде забавного оригинала. Иногда он обижался, доказывая свое, горячо спорил. Но все «служебное» в нем признавалось, а его рассуждения не всегда принимались всерьез.

Как оригиналу, ему разрешалось больше, чем другим. Однажды, еще учась в офицерских классах, он самого царя ухватил за пуговицу, и царь ударил его за это по руке.

Но сегодня, по общему мнению, Геннадий зашел слишком далеко. Ему говорили, что русский флот силен и что на Балтийском и на Черном морях наш флот сокрушит любого врага.

— Что есть сегодняшняя статья?! — почти закричал он. — На любом английском судне можно найти непорядок! Но если мы об этом напишем, никто не поверит. Не в этом дело! Дело в нашем положении вообще! У нас флот отстал, мы закрыты, у нас опять нет выхода, окна в мир! Со времен Петра Великого мир стал больше. Англия сильна колониями, связями со всем миром. Поэтому они осмеливаются… У нас нет океана. У Англии открыты все пути. А где океан у нас? Где?!

На «Авроре» так повелось, что офицерам разрешалось то, что всюду запрещено. Они спорили и говорили между собой открыто на любую тему. Часто высказывались резкие суждения о порядках на флоте и в России вообще.

Не все и не всегда соглашались с этими резкими суждениями. Но среди офицеров не было доносчиков, и никто никогда не чернил товарищей перед начальством. Это был один из способов воспитания Константина, принятый за последний год Литке. Он предоставлял Константину слышать разные взгляды и обо всем судить самому. Его воспитание заканчивалось.

Но, несмотря на общее недовольство и возражения, некоторые офицеры начинали соглашаться с Геннадием. В конце концов все понимали, что хотел сказать Невельской. Молодой лейтенант Воин Римский-Корсаков, очень любивший послушать Невельского, согласился с ним.

— Зачем принимать так близко к сердцу дрянную газетную статью?

— Ах, Воин Андреевич!

Появился капитан и одним этим не дал разыграться страстям молодых офицеров. Он так же быстро ушел, как и появился. Без него зашел разговор о том, что же надо сделать, чтобы наш флот не уступал английскому. На «Авроре» ждали, что все будет разрешено, когда наконец Константин вступит в управление флотом. В то время на него возлагались большие надежды. Все ждали, что воспитанник Литке очень многое сделает для флота.