Первое «Воспитание чувств»

Свою книгу о взрослении он назвал «L’Education sentimentale»: заголовок, столь глубоко запавший ему в душу, что много лет спустя он вновь использовал его в другом романе, излагая другой, более безнадежный вариант взросления современного молодого человека. Привычный нам перевод «Воспитание чувств» лишь отчасти выражает сложный смысл этой формулы, о которой Марсель Пруст писал: «…заголовок, столь прекрасный по своей твердости, — кстати, ничуть не хуже подходящий и к «Госпоже Бовари», — но не очень-то правильный с точки зрения грамматики».[8]

«Сентиментальное воспитание» у Флобера означает не только «формирование чувствительности», но также и «воспитание под действием чувств», «в борениях чувств». Кроме того, в нем звучит достаточно отчетливая для читателей XIX века отсылка к «Сентиментальному путешествию» Лоренса Стерна — книге стилистически двойственной, лишь отчасти «сентиментальной», а главным образом юмористической;[9]

так и Флобер не упустил случая оттенить «воспитание» своих героев ироническим контрастом — фигурой негра-слуги, случайного попутчика Анри и Эмилии, который возвращается домой после печально обернувшегося любовного приключения во Франции, «вполне завершив на том свое воспитание чувств».

Двойная эстетическая установка — интимное сопереживание герою, пусть даже малосимпатичному, и насмешливое отстранение от него — становилась принципом флоберовской прозы; и этот принцип был впервые широко применен именно в «Воспитании чувств» 1845 года, резко отличающемся от «жестоких» или же исповедально-лирических произведений юного писателя, где дистанция между автором и героем была либо слишком велика, либо исчезающе мала. При осуществлении этого принципа молодой прозаик еще применяет довольно грубые, примитивные средства; текст его романа распадается на «лирические» и «комедийные» главы, словно автор постоянно соскальзывает с эпического повествования в другие, смежные роды литературы. То он увлекается пространными, патетически развернутыми метафорами или по каждому случаю изрекает обобщающие сентенции, создавая взвинченно-риторическую прозу, в которой метафоры и сентенции неловко громоздятся и взаимно отменяют друг друга; то он, словно спохватившись, вообще устраняется из текста, перестает говорить что-либо от собственного лица и всецело передоверяет это персонажам, сочиняя не слишком оригинальные комедийные сценки, какими изобиловали французские романы тех лет. А время от времени, словно не в силах расстаться вместе со своим Жюлем с мечтами о театральном призвании, он надевает маску зазывалы и начинает иронически комментировать происходящее «на сцене» — притворяется не ведающим о чувствах собственных героев («А в самом деле, любил ли он? Понятия не имею»), в финале же и вовсе «сбрасывает свой черный балахон и раскланивается со всей честной компанией»…

Позднее, уже приступив к работе над «Госпожой Бовари», он признавался, что боится «впасть в Поль де Кока или создать нечто вроде шатобрианизированного Бальзака».[10]

В «Воспитании чувств» 1845 года эти стилистические источники его прозы — лирический пафос Франсуа-Рене де Шатобриана, страсть Оноре де Бальзака к типизации и обобщениям[11] и «низкий» театральный комизм, романную версию которого являл собой популярный французский бытописатель середины XIX века Поль де Кок, — еще даны порознь, образуя не совсем органичное соединение. Флоберу только предстояло изобрести свои знаменитые приемы взаимопроникновения этих начал: рубленый, сведенный к двум-трем главным репликам диалог, косвенный пересказ чужих, стереотипных суждений и экономный, тщательный отбор риторических фигур. По своей стилистике «Воспитание чувств» 1845 года еще принадлежит к раннему творчеству Флобера. Не уравновешен и его сюжет, который ближе к финалу, при всей изощренной игре контрастов, начинает буксовать, а потом и вовсе замирает, события заменяются эстетическими декларациями и итоговыми портретами героев.