Первомост

И все-таки этот день не мог пройти для Положая бесследно. Слишком много совпадений произошло на том месте, где он стоял. И купеческий повоз, и расшатанная таратайка, и странный молчаливый незнакомец с беловолосой девочкой на руках. У незнакомца тоже, как и у Положая, были черные глаза, но не ленивое страдание виделось в них, а дикая ярость, и когда скользнул взглядом по мостищанину, тот хотя и был не из пугливого десятка, даже вздохнул как-то оторопело, видимо чувствуя, что отныне спокойной жизни его наступил конец. В самом деле, спокойная жизнь закончилась. Незнакомец так, будто и не заметил равнодушия Положая, — молча подал ему свою девочку, и страж, сам себе удивляясь безмерно, торопливо зажал топор под мышкой и обеими руками заботливо принял ребенка, хотя сразу же и пожалел об этом, но было уже поздно, человек уже отошел от Положая, с тем же зловещим молчанием качнулся к сцепленным возам, схватил задок купеческого, куда более тяжелого, чем повозка оратая, поднял его перед собой, налившись кровью, и отбросил к ограде моста, дерево затрещало, закричал перепуганный купец, заржали, пятясь, его кони, а воз, клонясь в своей железной тяжести, ломая перила, повисал над водой больше и больше, его уже не держали ни ось, ни слабое колесо таратайки оратая, ни высокие вороные кони, которые в последнем неистовом приседании еще пытались спастись хотя бы сами, но в следующий миг тоже соскользнули с настила и медленно и страшно полетели вниз вместе с повозом, и никто не имел мужества проводить их взглядом, никто не посмотрел на это ужасное падение, на высокие брызги днепровской воды, лишь громкий всплеск донесся снизу, а потом услышали все словно бы животный рык здесь, на Мосту, и только тогда заметили, что это купец бросился к губителю своего имущества, но незнакомец легко отбросил его от себя одной рукой, одновременно взревев неистово, глухо, как-то сдавленно, будто зверь в глухой пуще, из чего все сразу заключили, что это — немой человек, потому что такие голоса только у немых.

Немой не торопился забирать свою девчонку из рук мостового, а тот не решался ему поскорее отдать ее, ибо даже его, самого сильного среди мостищан, поразила нечеловеческая сила этого прохожего, он испугался ее, ибо она превосходила все, что он мог себе представить, выходила за пределы привычного; наверное, надо было подумать как следует и, быть может, принять какое-то решение, но думание никогда не входило в обязанности охранника, он не привык к нему, не учился, не умел, растерянность — вот единственное, что оставалось у него для подобного случая.

Зато оратай сразу же очнулся от своей дремы, быстро соскочил со своего возка, хлопнул Немого по плечу, прищелкнув языком:

— Вот это да! Ты его, знать, так, а он тебя хотел этак, а ты его снова так! Да! Это тебе не как-нибудь, а именно так!

Немой, похоже, не хотел быть панибратом и с этим, несмотря на то что он расхваливал его поступок. Угрозы и проклятия купца, восторги оратая, оторопь охранника — ничто, видимо, не касалось этого человека, он снова спокойно шагнул к Положаю, протянул руки, чтобы тот отдал ребенка, намереваясь идти дальше, хотел удивлять людей на широких дорогах, или где-нибудь в городах, или в пущах, быть может, где бы, наверное, легко управился с самым диким зверем, потому что обладал неизмеримой силой, а уж в силе охранник разбирался как следует, ему так и ударило в голову одно это слово: «Сила!» Он уклонился от рук Немого, рискуя вызвать его гнев на себя, попытался придать своему обветренному лицу многозначительное выражение, подмигнул Немому, показал через плечо на Мостище, на Воеводин двор, потом ткнул Немому пальцем в грудь, снова показал на двор Воеводы. Немой не понимал его или, быть может, не хотел понимать, тогда Положай повернулся и пошел с моста, не давая Немому девочки, окидывая его поощряющими взглядами и даже пытаясь многозначительно улыбнуться. Немой решил принять предложение охранника, хотя и без видимой охоты. Он пошел за ним, правда все-таки забрав из его рук девочку, которая смотрела на всех умными серыми глазенками, за ними семенил купец, выплевывая теперь на них обоих вместе со слюной слова проклятий.

Наконец Положай не выдержал, остановился, сказал с ленцой:

— Отвяжись! Или ты хочешь и сам бултыхнуться туда же? Человек должен уметь ездить по мосту. Для того и мост, чтобы умели по нему ездить.

И пошел дальше, а за ним и Немым пьяно катился возок оратая, и оратай причмокивал радостно:

— А так, чтобы я пропал, ежели оно не так!

Тут, наверное, настало время раскрыть попутно одну тайну Положая. Он считал себя очень хитрым. Хитрее всех. А чтобы никто не превзошел его в хитрости, он скрывал это свое качество всячески, как только мог. Так часто дурак считает себя самым умным и всю жизнь остерегается обнаружить хотя бы капельку разума, в конечном итоге умирая совершеннейшим дураком, как для людей, так и для самого себя.