Первоочередной

Дима вздрогнул и проснулся, лёжа на мокрой от слюны подушке. В глаза противно било солнце, уже давно перешедшее зенит. Ничего не понимая, парень какое-то время приходил в себя, пока память услужливо связывала обрывочные воспоминания в единый сюжет. Разноцветные блики замыливали картину, оставляя лишь терпкое послевкусие от невероятных приключений, застрявших где-то на полях тетрадки, но так и не добравшихся до основного текста.

Последние события так сильно подкосили когнитивные механизмы в Димином рассудке, что он удивился, как ещё собственное имя не забыл.

В конце концов, отмахнувшись от назойливых мыслей, писатель сделал над собой усилие, чтобы подняться с кровати.

Как ни крути, жизнь на суше сильно отличается от морской. Если на судне тебе и покушать приготовят, и в каюте уберут, то дома надо всё делать самому. Хорошо, когда изнеженные офицеры удачно женятся, и за ними ухаживают терпеливые морячки, безропотно принимая мужа как подарок судьбы, который из дел по дому может разве что постоять с кофе на балконе. И гораздо сложнее жить в гордом одиночестве, предоставленным самому себе. Тут или учиться готовить и покупать посудомойку, чтобы не травмировать нежные рученьки обезжиривателем, или жевать полуфабрикаты, предварительно разогревая их в микроволновке, которую всё равно время от времени тоже надо мыть.

С Сеней оно как-то проще получалось. Его хоть можно было припахать к рутинной работе, когда воитель не сидел за компом. Но вчера грозный Натахтал ушёл, хлопнув дверью, и в квартире номер два по улице Егорова повис немой вопрос: “Что дальше?”

Разбив два яйца прямо над сковородой, Дима на скорую руку поджарил себе глазунью и брызнул сверху остатками кетчупа, как только выгрузил деликатес на тарелку. Блюдо получилось не особо аппетитным, но урчащему животу сгодилась бы и кабаковая[2] каша.

Не спрашивайте, почему питерский писатель так не любит кабаковую кашу. Пусть эта деталь останется тайной на веки вечные.

Вообще стоило бы отправиться на поиски своего персонажа, а то мало ли во что он мог ввязаться. Ещё набухается и завоюет полмира, а Диме потом разгребать.

Но парня что-то держало, не давая так просто сорваться с места и снова исследовать огромный город. Какое-то предчувствие в уголке сознания диктовало свою волю, но так неразборчиво, что грозное назидание становилось жужжанием назойливого комара.

Сделав вид, что ничего не происходит, писатель уселся за свой ноутбук.

Стационарный компьютер Дима не трогал с появления Сени, признав, что эта машина теперь в полном распоряжении воителя. И сейчас не хотелось нарушать статус-кво хотя бы из уважения к человеку, открыто вступившему в конфронтацию со своим создателем.

Среди прочих файлов и ярлыков старых игр писатель отыскал вордовский значок, под которым значилось “Второстепенный (отредактировать).docx” и кликнул по нему дважды.

И сцепились две армии на волшебном поле у не менее волшебного леса. Солнце предательски слепило глаза вояк, но они самоотверженно противостояли коварным лучам, с прищуром взирая на противника. Поначалу в ход пошли горы проклятий, а затем им начал вторить шквал стрел, пущенных узкоглазыми эльфами, с таким трудом привлеченными к битве самим Натахталом. Восседая на своем верном гнедом жеребце, воитель рвался в бой первым. Левую руку грела острая, как собственный ум, рукоять клинка, доставшегося от первого поверженного служителя тьмы в безумном, но уже таком родном мире; правую ногу украшал только вчера начищенный наколенник, а из маковки серебристого шлема непокорной красной рощицей торчало воинственное оперение.

Натахтал чувствовал — артефакт где-то рядом. Долгие годы он выслеживал эту вещицу, и, наконец, предводителя захлестнула непоколебимая уверенность, что сегодня – тот самый день, когда смерть Злободуна станет неминуемой.

До боли знакомый текст, после которого началось самое удивительное приключение, не сравнимое ни с одним трансокеанским переходом. Стилистика, правда, хромает, много лишних красивостей и неподходящих эпитетов, но зато своё, родное.