Перворожденная

– Потому что к тете Сигрид иногда приходит злой дух. Ее мать много лет назад угнали в рабство, а вернулась она уже с дочерью и никогда не говорила, от кого понесла. Сигрид не ужасная, нет, она очень мне помогла как-то… Но бывает, злой дух заставляет ее делать плохие вещи.

Девочка молчит, она думает.

– Я поняла, мама, – говорит она и убегает на улицу.

На улице Торхадд. Торхадду тринадцать, он красив и мужествен, как бог, в честь которого его назвали. У него всегда с собой большая палица, которую он сам вырезал из крепкого дерева, и все мальчишки ее боятся, ибо каждый хоть раз да испытал на себе ее удар. Они уважают Торхадда. Кто знает, вдруг это будущий вождь клана.

Мара бежит по дороге, пока не натыкается на него. Тогда она замедляет шаг, проходит рядом со степенностью и медлительностью, прилежно вихляя бедрами, туда-сюда и еще раз туда-сюда – девочка видела, как делает это тетя Сигрид. А еще она делала вот так. Мара откидывает ладошкой назад свои жидкие волосенки и скользит взглядом по мальчишке, стоящему возле забора.

Торхадд не обращает на нее внимания. Совсем не обращает. Даже не смотрит в ее сторону, занятый своими делами. Мара идет дальше, потом возвращается и вновь со всей старательностью проплывает мимо мальчишки. Вот на этот раз он ее замечает.

– Эй, Мара, ты чего колтыхаешься, как подстреленный заяц? Отец выпорол, что ли?

И сам хохочет над собственной шуткой.

– А тебя твоей же дубиной по башке молотили! – огрызается Мара, показывает язык и убегает со всех ног.

Вечером она сидит возле прялки, наблюдает за мамой и думает, где же ошиблась, вроде сделала все так, как тетя Сигрид.

Летом Мару отправляют погостить к дядюшке Омунду. Никакой он не дядюшка, конечно. Он дедушка и дальняя-предальняя родня из дружественного клана. У дедушки Омунда огромная семья, толстая добрая жена-старушка и ворох баек про боевую юность и яростные дракары их конунга. Заполучив свежие уши в лице Мары, он принимается за набивание их всяческими россказнями. Россказни начинаются неизменным: «А вот был славный год, когда мы ходили на…». Маре они скучны, с большим удовольствием она поиграла бы со своими четвероюродными сестренками или послушала интересные, смешливые истории бабушки про то, как «однажды ко мне посватался сын местного шамана». На худой конец можно даже заняться ненавистной вышивкой. Но дедушка усаживает девочку перед собой на скамью, хватается за кончик бороды, заплетенной в чахлую косицу, и принимается вещать, что твой скальд.

Беда приходит неожиданно. Жарким днем врывается в селение у моря вестник и берутся за оружие мужчины, снаряжают их притихшие женщины. Дедушка Омунд с кряхтением лезет в сундук, там хранится старая его кольчуга и верная секира.

– Вот я им покажу! – пыхтя, угрожает он, взмахивая топором. Секира выскальзывает из пальцев.

– Да ты-то куда? – всплескивает руками бабушка. – Сиди уж, без тебя разберутся. – Она поворачивается к Маре, приговаривает: – Бедная девочка, бедная девочка. Теперь тебе надо быть сильной. Обязательно будь сильной, обещай мне.

Ничего не понимающая Мара кивает. Понимание настигает позже. Когда она стоит посреди своего разоренного селения и смотрит на обугленные головешки любимой высокой лавки, большой кровати, где спала она с сестренками, и маминой прялки.

Норманны напали ночью. Большинство мужчин перебили, остальных увели в плен, ту же участь разделили женщины и даже дети.

– Мама? – произносит девочка. Ее руки вымазаны углем и сажей. Она разгребает пепелище, будто может в груде обломков найти своих родных. – Мама, ты где? Ньед, Рагна, Ката?

Но ни мама, ни брат, ни маленькие сестренки не отзываются. Мара садится посреди черных руин, обхватывает колени руками, по запачканному носу течет капля, затем еще и еще одна.

– Ну-ну, моя девочка. – Бабушка вынимает ее из груды угольев, вытирает лицо своей туникой. – Ничего. Даст Один, может, вернется еще твоя семья. Будешь пока с нами жить.

– Или со мной, – раздается знакомый голос рядом.

Тетя Сигрид идет к ним плавной, изящной походкой. Ее платье метет пыль и копоть, но ей, похоже, все равно. Бабушка непроизвольно отшатывается в сторону, тянет за собой Мару. Но та вырывается, бежит к золотоволосой красавице и с размаху обнимает ее, застывая каменным изваянием.

– Детка, милая, – тетя Сигрид гладит девочку по голове. – Как жаль твоих родителей. Гейра была мне хорошей сестрой.

Мара всхлипывает, прижимается к ней еще сильнее.

– Она пойдет с нами, – насупившись, говорит бабушка. – Так ведь, Мара?

Девочка поднимает глаза. Тетя Сигрид смотрит мягко, с лукавинкой, будто знает что-то очень важное, что-то непременно нужное Маре.

– Ты можешь пойти со мной, детка. Я – твоя ближайшая родственница.

– Да какая ты родственница, – бормочет бабушка. – Сгинула б, никто бы по тебе не скучал.