Первостепь

Полыхают костры вокруг становища двуногих, насквозь пропахшего мясом, ослепляют чуткие холодные глаза. Чует нос, да зуб неймёт, ходят по кругу двуногие с острыми палками и пылающими ветками в руках, не подберёшься к желанной еде, как бы ни был пуст твой желудок. Острые палки не подпустят.

Пятнистый Демон лежит в сухой траве, затаилась, как и вся её стая. Когда-нибудь надоест двуногим носиться, улягутся спать, ослабят бдительность – тогда и рванутся гиены со всех сторон тёмными призраками, и ни что не сможет их удержать, повелительниц ночи.

Пятнистый Демон всегда была вожаком, от рождения. Потому что её мать была вожаком, и она унаследовала её силу и дерзость. Их родилось двое в глубокой норе, но её робкий братец осквернял эту землю своей щенячьей слюнявостью. Едва зубы немного окрепли, как Пятнистый Демон пустила их в дело. Не всё же сосать молоко. Она с недетской яростью набрасывалась на брата, оттачивая свежие клыки о его жёсткую шкуру. Тот беззубо скулил, недоносок, лишь распаляя ярость. Наверное, он был рождён для тренировок сестры. И однажды её клыки нащупали место смерти. Место смерти щенка находилось на его морде, нужно только сжать её своей пастью и не отпускать. Убить братца оказалось полегче, чем съесть. Пасть забилась дурной шерстью, шкуру было не разодрать. Но она научилась и этому, и с тех пор распарывать трупы для неё куда лучше, чем убивать.

Костёр шипит и щёлкает всего в нескольких коротких прыжках от Пятнистого Демона. Вокруг огня сидят двуногие. Бывалый охотник рассказывает молодым, как загнать лошадь. Двуногим нужно бежать равномерно, позволяя четвероногой дёргаться и петлять, останавливаться и оглядываться, сбивая дыхание. И когда, наконец, морда лошади покроется обильной пеной, когда с её лоснящихся боков повалит пар, тогда двуногим следует затаиться. Пусть горячая лошадь уляжется и остынет. Тогда её ноги задеревенеют – и двуногие резко набросятся на неё, забивая дубинками по голове, чтобы не портить хорошую шкуру.

Время от времени рассказчик приподнимается, направляя во тьму пылающий сук – в такие моменты Пятнистый Демон опускает глаза, чтобы их голодный мутный блеск не выдал зверя. Но двуногого не интересует гиена лежащая. А гиене нет нужды слушать, как загонять лошадей. Она знает сама, как воровать жеребят и терзать их живьём, и если ей повстречается больная взрослая лошадь – она растерзает живьём и такую. Но куда лучше выискивать трупы.

Ярко светит луна, дополняя костры. Плохая ночь. Всё ближе утро, всё меньше надежды стащить добычу двуногих. Но куда-то обратно бежать, ощерив зубы от голода, Пятнистому Демону вовсе не хочется. Победные голоса львов не разносятся по округе, значит, пусты их животы, значит, нечего отобрать и у львов. Остаётся лишь терпеливо ждать.

Сломанный Клык прокралась мимо костра и цапнула кусок мяса. Двуногие сторожа всполошились, кинулись со всех сторон на воровку; гиены дружно загоготали. Отличный шанс. Двуногие, болтавшие о лошадях у костра напротив Пятнистого Демона, бросились наказать Сломанный Клык – но другая всклокоченная тень с царски задранной метёлкой хвоста рванулась им в тыл, и когда двуногие обернулись, солоноватая мясная лента уже змеёй извивалась в цепких зубах.

Пятнистый Демон удрала во тьму, отбежала подальше от костра разъярённых двуногих. Ей перепала хорошая добыча. Пусть горьковатая, но мясо есть мясо. И не такое едали. Гиена несколько раз отряхнула мясной ремень от снежных кристаллов соли. Пары горящих жадных глаз окружили добытчицу, но никто не посмеет оспорить еду Пятнистого Демона, достаточно только встопорщить загривок и рявкнуть. Её тут же оставят в покое, так было всегда с прошлой зимы. И так будет вечно!

Прошлой осенью Пятнистый Демон начала охотиться со взрослыми как равная. У неё не накопилось ещё опыта, зато ярость и наглость имелись в избытке. Вместе с поддержкой матери всё это обещало безбедную жизнь крупному бурому зверю с огромной головой на толстой бычьей шее. Почти вся голова являла собой сплошные неистовые челюсти, потому что стоячие круглые уши, широкий нос и скользкие глаза по сути были только придатками, наводящими для бездонной пасти. Наводящими зубов. А зубы гиены легко выжимают сок из костей, как из травинок. Из любых костей. В том числе из костей непослушных сородичей. Однако наступала зима, когда короткие задние лапы трупоедов предательски вязнут в глубоком снегу, а беспощадные волки не оставляют ни крошки добычи. Потому в конце осени степные гиены уходят отсюда. Они бредут по речной долине за горы, бредут много дней, грызясь друг с дружкой и голодая, зато на приморских еланях их ждёт обильная добыча. Там редко выпадает снег. И там телятся коровы, поставляя в изобилии вкусных сосунков. А море оставляет на берегу много ваворков, разных бывших морских зверей, теперь ставших мясом. Но там также много местных гиен, сильных, отъевшихся, с куда более крупными пятнами на светлых шкурах. Почти каждый день приходилось там драться. Не за добычу. За жизнь.