Первостепь

– Зачем нам нужны Осенние Оргии, а, Еохор? Что думают духи об этом безумии? Может, нам запретить их? Не распылять свою силу?

Усмешка не покидает лица шамана. Он оглядывается по сторонам, словно опасаясь, что их подслушают, потом небрежно «объясняет»:

– Нет ничего более важного, чем другое. Всё нужно делать так, как заведено. Убьёшь лишнего комара – и от такой «мелочи» разразится жестокая буря. – Еохор вдруг замолкает, задумчиво трёт подбородок, будто не верит себе, но потом продолжает: – Мы лишим степь плодородия. Духи не думают. Духам нравятся оргии.

Вопрос исчерпан, шаман собирается уходить, но настойчивый охотник останавливает его:

– Разве Еохор спрашивал духов?

Шаман, недовольно кашлянув в кулак, присаживается на кучу бивней. Режущий Бивень, немного поколебавшись для приличия, пристраивается рядом, и воцаряется долгое молчание. Еохор поглядывает на собирающиеся на небе тучи, прислушивается к топоту танцующих. Теперь они танцуют пляску Лошади, Львиный Хвост стал лошадью, прицепив сзади к штанам ветку.

– Осень будет короткой и бурной, – говорит вдруг шаман и глядит так значительно, будто это и есть ответ на вопрос. Но подобный «ответ» Режущий Бивень, пожалуй, и сам сумел бы раздобыть, потому в его взгляде сквозит недоверие. И тогда Еохор разражается длинной речью, предварив её коротким смешком.

– Хм… Охотник есть тот, кто охоч. Охотник как ветер – разве можно его привязать? Бегающий по древесным стволам вверх и вниз юркий поползень обмазывает глиной вход дупла, в котором поселяется. Дети, подражая ему, иногда тоже обмазывают глиной свои игрушечные чумы, в которых поселяют разные палочки. Дети ещё не подозревают, что земля не может быть сразу со всех сторон, потому что тогда это будет могила, а не жилище. У зверей и у птиц сильные проливают кровь слабых, принося её в жертву, прежде чем изольют семя. У людей охотники не сражаются из-за женщин. У людей женщины сами приносят жертву каждую луну. У людей женщины – слабые. Ежели уткнёшься в бабский подол, это словно обмажешь жилище глиной. Так никогда не войдёшь в общей танец, если станешь излишне заглядываться на женщину. Её дело – земля, а не танец. Когда человек целый, когда он в равновесии, тогда мир сияет. А когда мир сияет, разве можно думать о дележе женщин? Режущий Бивень попался! Он слаб. Его мир перестал сиять. Об этом надо болезновать, только об этом. Не бабиться!.. Женщине нужно одно: родить ребёнка и накормить. Много еды, крепкий чум… что скажут духи про такую жизнь?..

Режущий Бивень вдруг вскакивает. Всё равно он не согласен. Никак. Он едва не кричит:

– Но ведь все звери так живут, все наши братья. Пчёлы… - он хочет что-то досказать, но гневный взгляд шамана его осекает. Не может он перечить. А на лице Еохора опять появилась усмешка. Шаман вновь будто сплёвывает:

– Тогда рождайся пчелой, Жалящий Бивень! Собирай мёд – и дожидайся медведя…

– Но ведь это же непотребство! - не может угомониться Режущий Бивень.

– Какое такое непотребство? – не понимает шаман.

– Ну как?.. Мухоморы едят, мочу пьют, совокупляются все со всеми… Непотребство!

Шаман, кажется, злится:

– Непотребство, это если так сделать сейчас. А на оргиях можно. Он глядит снизу в упор на Режущего Бивня, видит насквозь его несогласие и добавляет:

– Вот солнце сейчас стоит высоко, жара несусветная. Но это нормально. Однако если посреди зимы солнце опять поднимется высоко и наступит жара – вот это и есть непотребство. Если люди станут подавать пример, солнце тоже может так поступить.

Но Режущий Бивень качает головой. Не соглашается. Не понимает.

– Духам нравятся оргии, – Еохор возвращается к старому, – Это как пища для них, как еда, которой они лишены. Но на оргиях духи входят в людей и как бы едят, наслаждаются. И совокупляются тоже.

– Так это духи глотают мухоморы и после пьют мочу? - усмехается Режущий Бивень.

Шаман тоже усмехается в ответ:

– Режущий Бивень как будто не знает: моча принявшего мухомор вбирает в себя дух мухомора, - потом Еохор вдруг показывает рукою на степь.

– Вот степь (он обводит широким жестом степной простор). Там растут разные травы: и ковыль, и полынь, и типчак, и осока, и другие ещё растут. Рожь, например. И то, что нравится осоке, то может совсем не нравиться ржи. А у Режущего Бивня есть голова, есть печень, есть сердце, есть желудок, есть детородный орган. Кому из них не нравятся оргии? Разве всех их слышит Режущий Бивень или кого-то вообще не желает слушать? Когда человек съест мухомор, дух мухомора тогда ему покажет, кто кого слушает и кому запрещает желать. Тогда можно скинуть всякий запрет. Иначе ведь запрет однажды скинется сам. Болезнью скинется или несуразным поступком. Разве Режущий Бивень не сделал уже несуразных поступков?