Первые леди Рима

Октавия, конечно, уже имела публичный профильный портрет на Востоке — благодаря монетам, выпущенным во время мирных лет их замужества греческим и азиатским монетными дворами, находящимися под юрисдикцией Антония. Более того, хотя статуи женщин были табуированы в самом городе Риме, не было ничего необычного в том, что в греческих восточных областях империи воздвигались статуи жен, дочерей и матерей мужчин высокого ранга. Царские дома Востока не испытывали сомнений при отведении места женщинам своей династии на монетах и в скульптуре. Сохраняя практику портрета Птолемея, Клеопатра множила свой образ по всему своему царству в виде статуй, изображений на рельефах в храмах и на монетах. Вероятно, именно это стало для Октавиана поводом санкционировать появление подобных статуй его сестры и жены в Риме. Октавиан по сути открыл соревнование женщин своей семьи с их восточными аналогами.[100]

Но в этой хитрости заключался некий риск, так как общественные статуи женщин — членов семьи на Востоке обычно демонстрировали принадлежность к царской семье, то есть в Риме могли привести к обвинению в династических устремлениях. Октавиану пришлось действовать осторожно. Его жест означал, что одним ударом Октавия и Ливия были избавлены от многих существующих для их пола ограничений — и одновременно стали самыми придирчиво рассматриваемыми женщинами во всем городе. Поэтому Октавиану требовалось сделать эти портреты похожими на реальность, чтобы не обидеть приверженцев традиции, в поддержке которых он нуждался.

Мы не можем наверняка идентифицировать, какая статуя была самой первой и стала образцом для множества последующих. Но можно предполагать, что кандидатура на это место находится на первом этаже Национального музея в Риме.[101] Слегка выщербленный мраморный бюст, чуть менее шестнадцати дюймов высоты, — лицо безмятежно красивой женщины с правильными, симметричными чертами и большими глазами с тяжелыми веками. Аккуратно расчесанные локоны тщательно собраны в прическу нодус

, с несколькими прядками, которым позволили выбиться над ушами. Найденная в Веллетри, к юго-востоку от Рима, она была признана специалистами как портрет Октавии, семья которой происходила из этого региона. Идентификацию подкрепляет также сходство лица с портретами ее брата и сравнение с ее профилем на монетах. Более того, старомодный стиль ее нодуса, волосы, поднятые в более высокую прическу, чем было в моде в последующие десятилетия, соответствует предположению, что этот портрет действительно находился среди первых оригинальных скульптур, сделанных с Октавии в 35 году до н. э.[102]

Бюст из Веллетри — наиболее часто воспроизводимый образ Октавии сегодня. Сохранился более разнообразный набор древних портретов ее золовки, Ливии, — ведь она гораздо больше времени провела в сфере общественного внимания. Но все равно портреты обеих женщин столь похожи, что иногда уверенно различить их просто невозможно. Монетные и скульптурные портреты, к сожалению, не дают нам ничего и близкого к фотографическому изображению, поэтому мы не знаем, как на самом деле выглядели Ливия, Юлия и другие женщины империи. Иногда в их портретах проявляются индивидуальные черточки, которые могли бы помочь с идентификацией: например, округлость щек Ливии, ранние ее портреты с тонкими губами выдают легкий своеобразный прикус, свойственный всем членам семьи Клавдиев. Октавии же присущи серьезное выражение лица и аристократическая костная структура, которая характерна для портретов ее брата. Но по большому счету это идеализированные образы, заказчиков которых в первую очередь интересовало не сходство, а создание более или менее соответствующего образа, который мог универсально воспроизводиться художниками и скульпторами по всей империи.

Эта строгая регулярность сама по себе выражала ключевое послание: изображение Ливии и Октавии с загадочной, безупречной единообразной прической нодус

в их ранних портретах утверждало доказательство традиционной истинной римской женственности и чувства собственного достоинства — укор Антонию за то, что оставил римскую жену ради египетской Клеопатры.[103]

Не следует воображать, будто улицы империи внезапно заполнились образами женщин или что традиционные представления о месте женщины в общественной сфере куда-то внезапно исчезли. Но несколькими стратегическими ходами Октавиан громко призвал римский мир увидеть свою жену и сестру музами его проекта воскрешения давно потерянного золотого века римской истории — того золотого века, когда легендарные женщины, подобные Лукреции, приносили себя на алтарь долга, и для которого Октавиан молча предлагал себя в качестве архитектора и реставратора.