Первые шаги

Федор обрадовался и тому, что деревня близко и что Мурашев не забыл односельчан, даже с запасом прирезал на них землю. Не нужно и просить о наделах — едет как раз пятьдесят семей.

Выслушав внимательно начальника, он поклонился ему и со словами: «Спасибо, ваше благородие, обрадовали нас», — повернул к дверям. Егор молча пошел за ним.

— Какой! — неопределенно протянул начальник, когда за Федором захлопнулась дверь.

Высокий, красивый мужик вызвал у него странное, смутное беспокойство.

Глава шестая

1

Низкие холмики рассекают ровную степь, покрытую колючим караганником. Беспощадно палящее солнце выжгло за лето траву на открытых полянах, и сейчас они выделяются красно-бурыми пятнами. Низкорослые, разномастные коровенки бродят между кустами караганника, щиплют вялую травку, оставляя клочки шерсти на колючках.

Два больших пса, помесь овчарки с барбосом, лежат с двух сторон стада, подняв головы и вывалив языки, — наблюдают, чтобы буренки не отходили далеко.

Молодой пастух приютился во впадине под холмиком и лениво смотрит на небо. Летом нагретый, струившийся волнами воздух разрезали быстрым полетом степные коршуны, молнией мелькали ястребы, высоко, так что глаз не может увидеть, трепетали жаворонки, распевая свое бесконечное: «Чи-ре-рек, чи-ре-рек…»

Сейчас птицы исчезли. Низкие темно-серые тучи плывут над караганником. Скучно Опаку, не хочется петь. Он, как жаворонок, поет, только купаясь в лучах солнца.

Внезапно повеял холодный ветерок. Вдали закрутилась поземкой пыль. Опак зябко поежился. Бай Утепов жадный человек, не хочет дать своему пастуху новый теплый чапан. Старый совсем износился, и ветер, как злые осы, жалит загорелое тело. Надо разжечь костер, большой костер, чтобы он не погас, если пойдет дождь. «Сильного не будет, ветер гонит тучи прочь», — думал Опак, проворно ломая жесткий караганник.

Скоро языки пламени полезли вверх, пожирая колючие ветви. Ветер, раздувая костер, пытался раскидать его. Опак набрал черных камней и набросал в пламя, чтобы не разлетались горящие ветки. В это время громко залаяла собака; схватив длинный бич, пастух побежал.

Когда молодые бычки, отбившиеся от стада, были загнаны в кусты, Опак вернулся к своему костру.

Подойдя близко, он застыл от изумления — черные камни горели неярким пламенем.

— Ой-бой! Кудай-яй! — в ужасе закричал он. Как могут гореть камни? Может быть, какое худо приключится с ним, Опаком?

Но камни горели тихо, ровно, распространяя приятное тепло, и постепенно жигит расхрабрился — начал собирать все камни вокруг и класть на костер. Но горели только черные.

Горящие камни, черные камни…—

запел Опак, выражая свою радость. Теперь он знает тайну черных камней и расскажет всем. Бедняки больше не будут зябнуть зимой в своих землянках, они наберут себе горящих камней…

Случилось это в 1833 году. Двадцать три года роды, кочующие в урочищах Караганды, к зиме запасали себе черные горящие камни, собирая их между холмами и славя пастуха Опака за его находку.

Но весть, плохая или хорошая, не лежит на месте, подобно камню, а летит по степям, как легкий курай.

Дошла весть о горящих камнях до купца Ушакова, владельца Успенского медного рудника, и за двести пятьдесят рублей купил он урочище Караганды, десять верст на десять, у трех баев — Утепова, Кочебаева и Игылыхова. Они назвали себя уполномоченными рода — владельца земли.

Запретил купец беднякам собирать горящие камни. Начали их выкапывать из земли и увозить на рудник.

А через год Ушаков с двумя компаньонами — Рязановым и Зотовым — таким же путем отняли землю у родов, кочующих по Нельде, построили там Спасский медеплавильный завод. Уголь Караганды повезли на завод, а оттуда потянулись в далекий Петропавловск чумацкие обозы с медными кирпичиками — в степном краю появилась горная промышленность.

Добычу угля в Караганде надо было расширять. Вчерашние скотоводы-кочевники, разоренные баями и царскими чиновниками, с обушком и санками полезли в шахты.

Возле угольных ям появились землянки, бараки без окон. В них ютились первые пролетарии из коренного населения. С каждым годом ширился поселок шахтеров, потребность в угле все возрастала, а оборудование — обушок и санки — не менялось. Через тридцать лет на шахтах Караганды работали бок о бок русские и казахи. Условия, в каких жили тогда шахтеры, были настолько ужасны, что возмутили даже уездного начальника. Вернувшись из Караганды, он писал в своем рапорте:

«…Холостые, девушки и семейные помещены вместе. Кубическое содержание воздуха в казармах в три раза меньше нормы. Помещения темные, ветхие, косяки вываливаются, полы с дырами. Перед казармами грязь, нечистоты. Лопаток и метелок для очистки нечистот нет. Провизия лежит вместе с дегтем, в пыли, в грязи.

Хлеб выпекается из затхлой, прогорклой муки, сырой, а продается, как высший сорт, по 25 копеек за булку в заводской лавке, тогда как хороший хлеб в городе стоит 10 копеек.

Денег рабочим не платят совсем, весь заработок остается в руках заводчиков за счет принудительной покупки в лавках.