Первые уроки

Раньше Печка думал, что головастый – это обидно. Что вроде как голова у него огромная – гораздо больше, чем у других. Потом, конечно, понял, что это значит,

что мозгов в голове много. И обрадовался – стал бы отец так говорить, коли это не правда? - Я еще, между прочим, роман «Отца и дети» к завтрашней литературе

не дочитал, - пожаловался он. По правде говоря, Степка книгу открыл, прочел пару страниц и начал дремать. Но если Палочка его спросит, он с полным правом

разведет руками – у нас кросс был, не успел. Раздался смешок. Петрович, оперевшись на локоть, приподнялся на кровати: - А ты с Левой поговори. Он тебе

много неизвестных фактов про отношения отцов и детей поведает. Настоящий роман! Да, Лева? Андрей хотел было огрызнуться, но лишь махнул рукой. Пусть треплются,

жалко, что ли? Пацаны каким-то образом пронюхали, что Леваков «крутит любовь с ноздревской дочкой», и теперь просто проходу ему не давали. Но не драться

же с ними, в конце концов? Поэтому Андрей краснел, злился и молчал. В казарму заглянул дежурный офицер и цыкнул, заслышав смех. Разговоры мигом смолкли.

Синицын, который, затаив дыхание, прислушивался к болтовне пацанов, вздохнул и повернулся на другой бок. Ему до смерти надоело дуться на ребят. Но подойти

и заговорить с ними как ни в чем не бывало Илья не мог. Гордость не позволяла. Злость, которую он испытывал сначала, куда-то пропала. И все чаще Илья стал

задумываться, а как бы он сам поступил в подобной ситуации? Где гарантии, что не стал бы из принципа отстаивать очевидные для него факты, которые на самом

деле (как, например, в его случае), оказались далеко не так очевидны? Вон как все непросто вышло. Как выяснилось, вором-то был Трофимов. Он украл у Макса

телефон. А для чего? Чтобы остаться в училище. Цель-то вроде благородная. Илья задумался. И правильно ребята Трофимова простили. Он бы, наверное, точно

так же поступил на их месте. А ведь еще недавно… Синицын вспомнил старого суворовца Устинова, который неодобрительно крякнул, увидев, как возмутился Илья,

услышав окончание его истории. Надо бы как-нибудь к нему зайти, решил Синицын, уже засыпая… [Кросс третий взвод бежит отвратительно, и оказывается на последнем

месте. Все из-за Трофимова, который упал на последнем круге и Перепечко с Гришиным пришлось его до финиша тащить на руках…] … Издалека заметив троицу,

напряженно всматривающиеся в поисках отставших кадеты их взвода бросились на помощь Перепечко и Гришину. Когда общими силами Трофимова донесли и положили

на землю, он все никак не мог отдышаться, глаза его то закрывались, то открывались и пугающе безучастно смотрели вверх. Василюк пощупал пульс Трофимова

и спросил: - Курит? Мальчики промолчали. Тогда майор, понявший все без слов, махнул рукой: мол, жить будет и, досадливо морщась, отошел в сторону. Кадеты

вновь окружили Трофимова. - Что случилось-то? – недовольно спросил Сухомлин. - Сам видишь, плакал наш цирк, - ответил ему кто-то. - При чем здесь цирк?

– досадливо отмахнулся Макаров и тоже отошел. А Трофимов все прекрасно слышал – и расстроенное ворчание ребят, и возбужденный рассказ Перепечко о том,

как тот увидел и поднял его на дороге. Слышал, но молчал и только равнодушно смотрел в небо…

Глава седьмая. 1. [Все училище потешается над Трофимовым. Ребята из третьего взвода крайне им недовольны. Трофимову было жутко стыдно перед ребятами.

Но в ответ на насмешки он только огрызался. На уроке истории Синицын блещет своими знаниями о русско-турецкой войне и подвиге русских солдат. Мих Мих и

ребята заинтересованно слушают…] … - Спасибо, суворовец, ставлю вам «отлично», - Мих Мих огляделся, - И кто же мне, господа, скажет, благодаря чему разрушенный

почти до основания город стоял до последнего бойца? Добровольцы есть? – и обрадовано кивнул: - Суворовец Перепечко? Печка, в этот момент энергично чесавший

ухо, растерянно поднял глаза и медленно встал. - Русский дух? – смущенно пробормотал он. Раздались смешки. Мих Мих тоже не удержался от улыбки, которую,

впрочем, сразу спрятал в усах. - Ну, можно и так сказать, - неопределенно помотал он головой, - И что, по-вашему, есть моральный или, как выразился суворовец

Перепечко, русский дух, принесший России не одну победу? Ни одной поднятой руки. Боясь ошибиться – вопрос-то не конкретный, - мальчишки притаились. Историк

опустил глаза в журнал. - Суворовец Макаров! – Мих Мих выжидательно уставился на Макса. - Я, - бойко вскочил тот, - Повторите вопрос, пожалуйста. Историк

крякнул, но вопрос повторил. - Его предысторию я тебе, пожалуй, рассказывать не буду, - Мих Мих выразительно приподнял брови, - Рассчитывая на то, что

ты был с нами все это время. Макс важно кивнул, как будто задумался, а потом ответил: - Не знаю, Михаил Михайлович, как насчет того духа, который помогает,

но зато я точно знаю, какой дух мешает победе. - Да? – заинтересовался историк, - И какой же? - Табачный, Михаил Михайлович, - Макс откашлялся, - Еще великий