Первый блицкриг. Август 1914

Палата общин собралась в полном составе, впервые после 1893 года, когда Гладстон выступил с биллем с гомруле. Чтобы разместить всех присутствовавших, в проходах установили дополнительные кресла. Галерея дипломатов была полна, пустовали лишь два места, означая отсутствие германского и австрийского послов. Члены палаты лордов заполнили галерею для посетителей — стрейнджерс гэллери — и среди них — фельдмаршал лорд Роберте, давно и безуспешно добивавшийся введения обязательной воинской повинности. Напряженная тишина, когда впервые за много лет никто не смел шевельнуться, передать записку или, наклонившись к соседу, поболтать шепотом, вдруг была нарушена грохотом падающего кресла, о которое споткнулся в проходе капеллан, удалявшийся от спикера. Все взоры остановились на скамье для членов правительства, где между Асквитом с бесстрастным мягким лицом и Ллойд Джорджем, которого сильно старили всклокоченные волосы и бесцветные щеки, сидел Грей.

Он встал, и все увидели его «бледное, изможденное и усталое» лицо. Несмотря на то, что Грей в течение последних двадцати девяти лет был членом палаты общин и восемь лет занимал правительственное кресло, парламент мало знал, а страна и того меньше, как именно проводит он внешнеполитический курс Англии. Почти никому не удавалось вопросами загнать министра иностранных дел в ловушку и выудить у него определенный и ясный ответ. И все же его уклончивость, которая у другого, менее осторожного государственного деятеля подверглась бы резкой критике, в данном случае воспринималась без подозрений. Такой английский, такой типичный для этой страны политик, такой сдержанный, Грей, по общему мнению, никак не мог с безрассудной легкостью включаться в международные споры. Он не любил внешнюю политику и не получал удовольствий от своей работы: напротив, он относился к ней как к неприятной, но необходимой обязанности. В субботу и воскресенье он не мчался, как многие, на континент, а уезжал в глубь Англии. Он не знал иностранных языков, если не считать французского, которым владел как школьник.

Вдовец в пятьдесят два года, бездетный, необщительный, он, казалось, относился к земным страстям с таким же безразличием, как и к своей работе. Форель в ручьях и голоса птиц — вот, пожалуй, и все страсти, которые владели этим человеком, отгородившимся от мира каменной стеной.

Говоря медленно, но с видимым волнением, Грей призвал палату общин подойти к кризису с точки зрения «британских интересов, британской чести и британских обязательств». Он рассказал историю о военных «беседах» с Францией. По его словам, «никакие секретные соглашения» с Францией не обязывают парламент и не ограничивают Англию в выборе своего собственного курса. Он сказал, что Франция вступила в войну, выполняя «долг чести» по отношению к России, но «мы не участвуем во франко-русском союзе, мы даже не знаем условий этого союза». Казалось, он слишком увлекся доказательством неучастия Англии в каких-либо соглашениях. Обеспокоенный консерватор Дерби прошептал сердито на ухо своему соседу: «Боже мой, они собираются бросить Бельгию на произвол судьбы!»

Затем Грей сообщил о договоренности с Францией в отношении взаимодействия флотов. Он рассказал, что в соответствии с заключенным соглашением «весь французский флот сосредоточен в Средиземноморье». Северное и западное побережья Франции оказались «абсолютно незащищенными». По его «убеждению», если бы германский флот прошел через пролив и обрушился на незащищенные берега Франции, «мы не смогли бы стоять спокойно в стороне, наблюдая за происходящим на наших глазах, бесстрастно сложа руки и ничего не предпринимая». Со скамей оппозиции раздались приветственные крики, в то время как либералы молча слушали, «мрачно соглашаясь».

Оправдывая уже принятые Англией обязательства защищать берега Франции вдоль пролива Ла-Манш, Грей выдвинул спорный аргумент о «британских интересах» и британских торговых путях в Средиземном море. Это был запутанный клубок, и министр поспешил перейти «к более серьезным проблемам, становящимся серьезнее с каждым часом», а именно к нейтралитету Бельгии.

Чтобы подать этот вопрос должным образом, Грей, умышленно не надеясь на собственное красноречие, воспользовался цитатой из громоподобной речи Гладстона, произнесенной в 1870 году:

«Могла бы Англия стоять в стороне и спокойно наблюдать за совершением гнуснейшего преступления, навеки запятнавшего позором страницы истории, и превратиться таким образом в соучастника в грехе?» У Гладстона позаимствовал он и фразу, выражающую основную идею: Англия должна выступить «против чрезмерного расширения какой бы то ни было державы».