— Отзвонилъ, и съ колокольни долой! восклицаетъ онъ. А тяжело въ мундир-то съ непривычки!
— Такъ снимай скорй, да надвай сертукъ! замчаетъ жена.
— Нтъ ужь зачмъ-же? По ныншнему торжественному дню мы въ немъ до заката солнца пощеголяемъ, потому нельзя — привыкать надо. Почемъ знать, можетъ когда-нибудь и военный наднемъ, шутитъ мужъ. Теперь, братъ, никто отъ красной шапки не отрейкайся! Шабашъ!
— Господи помилуй насъ гршныхъ! крестится жена. Вотъ ужь и видно, что наугощался! Что ты говоришь-то? Опомнись. Нешто можно на себя эдакую невзгоду пророчить?
— Отъ слова ничего не сдлается, а только ежели что насчетъ мундира, такъ военный будетъ много основательне: потому въ этомъ только потуда и щеголяешь, покуда деньги въ пріютъ вносишь, а не заплатилъ, и сейчасъ тебя верхнимъ концомъ да внизъ.
Загвоздкинъ останавливается передъ зеркаломъ, подбоченивается и гладитъ бороду.
— А все-таки намъ почетъ и большой почетъ, потому этому самому мундиру только трехъ классовъ до генеральскаго не хватаетъ! продолжаетъ онъ. Посмотрла-бы ты какъ со мной сегодня швейцары… Только и слышишь: «ваше высокородіе!» Самого генерала на лстниц встртилъ…
— И христосовался?
— Троекратно сподобился. И не узналъ меня. Идетъ по лстниц, а я навстрчу. «Христосъ воскресъ», говорю, «ваше превосходительство!» «А, это ты, говоритъ, Ивановъ?» «Никакъ нтъ-съ», говорю, «ваше превосходительство, я купецъ Загвоздкинъ». Ну, и похристосывались. Щеки такія пушистыя! Съ самимъ генераломъ, — понимаешь ты?
— Священники, Лазарь Антонычъ! докладываетъ мальчикъ.
— Дома, дома! Проси… суетится хозяинъ. Ахъ ты Господи! Есть-ли у меня еще десятирублевая бумажка для нихъ?
Между тмъ священники, держа лвыя руки на желудкахъ, входятъ уже въ комнату. Сзади слдуетъ дьяконъ, откашливаясь басомъ и расправляя руками волосы на голов, а за дьякономъ вваливаются дьячки. Начинается пніе. Въ дверяхъ показываются «молодцы» и начинаютъ «подтягивать». Посл общаго христосованья духовенство присаживается. Идетъ разговоръ о заутрени. Дьячки тяготютъ къ закуск. — Отецъ протоіерей, винца пожалуйте, ветчинки… предлагаетъ хозяйка.
— Ни Боже мой! Былое дло! Сами знаете, везд клюешь. Я не запомню когда я и обдалъ въ этотъ день.
— Нельзя, нельзя… говоритъ хозяинъ и тянетъ къ закуск.
Священники жестомъ показываютъ, что они сыты по горло. Дьяконъ меланхолически выпиваетъ стаканъ хересу. Хозяинъ подходитъ къ дьячкамъ.
— Ну, а вы, виночерпіи? Валите! Чего зваете-то? Вотъ и я съ вами.
— Мы-то можемъ, отвчаютъ дьячки и торопливо глотаютъ водку.
Протоіерей косится на нихъ и говоритъ:
— А у насъ сегодня во время литургіи воробей въ куполъ влетлъ.
— Это къ радости, замчаетъ хозяйка. Батюшка, да вы-бы хоть кусочекъ ветчинки…
— Три дня, отецъ протоіерей, славить-то ходите? спрашиваетъ у священника хозяинъ.
— Три дня… ходимъ и на четвертый, но уже въ разбродъ и по низамъ. Мелочная лавка идетъ, кислощейное заведеніе, табашная и все эдакое… Однако пора!
Священники начинаютъ уходить. Въ рукахъ протоіерея шуршитъ красненькая бумажка и опускается въ широкій карманъ. Дьячки пропускаютъ священниковъ впередъ и наскоро глотаютъ по рюмк хересу.
— Ну, слава Богу, это ужь кажется послдніе! говоритъ хозяинъ.
— Съ подворья еще не были, да съ Васильевскаго острова, отвчаетъ жена.
— Пвчіе! пвчіе! Въ трехъ каретахъ подъхали! восклицаютъ глядвшія въ окошко дочери и обтираютъ губы.
Топая сапогами, сморкаясь и кашляя, въ дверяхъ показываются пвчіе въ кафтанахъ и строятся.
— Лазарю Антонычу! говоритъ регентъ, подходя къ хозяину. Какую «Ангелъ вопіяше», прикажете?
— А ту, что сначала на дискантахъ, а потомъ басы, — знаешь, эдакъ въ разсыпную.
Регентъ кусаетъ камертонъ и задаетъ тонъ.
— Ванюшка! Выплюнь, шельмецъ, изо рта булку! Разв можно въ одно время и сть и пть! кричитъ онъ на дисканта и тыкаетъ его въ щеку каммертономъ.
Дискантъ выплевываетъ ду въ руку. Начинается пніе. Басы, чтобъ угодить хозяину, ревутъ такъ, что даже стекла дрожатъ. Кончили. Общее христосованье. Раздается такое чмоканье, что будь тутъ лошади, наврное тронулись бы съ мста, принявъ это за понуканіе.
— Господа пвчіе! Выпить да закусить пожалуйте! Ветчинки вотъ… предлагаетъ хозяйка.
Отказа не послдуетъ. Пвчіе, какъ саранча, накидываются на водку, на вино и даже на ветчину.
— Мальчишки, легче! На ду не очень накидываться! кричитъ регентъ. Заболите завтра, такъ отъ васъ убытокъ. Намъ еще въ шестнадцать мстъ визиты…
— Вытекло! Скудель пуста бо есть! возглашаетъ какой-то басъ и подымаетъ пустой графинъ.
— Дольемъ! Дольемъ! откликается хозяинъ. Настасья! Сашенька! Тащите сюда ведерную-то…
— Хозяинъ, съ вашей милостью! Безъ хозяина нельзя! Укажите путь скользкій!
— Я съ господиномъ регентомъ… А впрочемъ пожалуй… Серафимочка, вели откупорить пару хересу!
Къ Серафимочк между тмъ подслъ блокурый теноръ и, прожевывая кусокъ, читаетъ какіе-то чувствительные стихи.
— Мн за голосъ дьяконицкое мсто общали, говоритъ онъ ей, — но я намренъ отказаться, такъ какъ думаю на свтской барышн жениться и свой хоръ воздвигнуть.
— Вы и на гитар играете?
— И на гитар и на скрипк…