Первый и Единственный

— У Гаунта было всего два варианта. Занять оборону на последнем рубеже со всеми имеющимися войсками или собрать всех, кого можно было спасти, и отступить. И он выбрал второе. Никому, кроме него, это решение не нравилось. Все мы, как один, хотели сложить головы, защищая свой родной мир. Останься мы на Танит — пожалуй, мы бы просто погибли, не сумев ничего спасти. Разве что заслужили бы свою строчку в истории. Гаунт спас нас. Он спас нас от смерти, которой мы все были бы рады. И отправил нас погибать ради других, более важных вещей.

— Ты его ненавидишь, — блеснули в темноте глаза Зогата.

— Нет! То есть ненавижу, конечно. Как ненавидел бы любого, кто наблюдал бы со стороны, как горит мой дом. Или того, кто принес бы его в жертву высшим ценностям.

— А в чем она, эта высшая ценность?

— Я сражался вместе с Призраками не на одном фронте. Никаких высших ценностей я за это время не разглядел.

— Нет, ты и правда его ненавидишь.

— Я уважаю его. И пойду за Гаунтом в любое пекло. Больше мне нечего сказать. Я покинул свой дом в ночь его гибели и дрался в память о нем все это время. Танитцы вымирают. Нас осталось всего две тысячи. Гаунту удалось спасти солдат всего на один полк. Первый Танитский. Первый и Единственный. Теперь понимаешь, почему мы «Призраки»? Мы — беспокойные духи, горстка теней мертвого мира. И сдается мне, мы будем сражаться и дальше, пока не погибнет последний из нас.

Каффран наконец замолчал. Во мраке теперь метались только отголоски взрывов вдалеке. Долго Зогат не решался заговорить, пока не поднял взгляд к бледнеющему небу.

— Через пару часов рассветет, — тихо произнес он. — Может быть, тогда мы отыщем путь отсюда.

— Может, и так. — Каффран потянулся, разминая затекшие плечи. — Обстрел вроде смещается куда-то. Кто его знает, может, и переживем. Видел я вещи и пострашнее…

7

День неспешно вполз сырыми валунами облаков, мерцающих отсветами бесконечного обстрела. Светлеющее небо расчерчивали инверсионные следы и огненные дуги, уходящие куда-то в туман, который скрывал укрепленные позиции Покаявшихся на холмах. Артобстрел длился более двадцати часов с интенсивностью два-три снаряда в секунду. В низинах и окопах дым от взрывов превратился в густой, неприятно-липкий туман, пропахший кордитом и фуцелином.

Гаунт остановил свой отряд в башне, где раньше помещались плавильные печи и ямы для обжига колоколов. Гвардейцы на какое-то время сняли противогазы. Пол, стены, сам воздух были полны зеленоватой пыли, отдававшей железом и кровью. По всей яме валялись обломки пластиковых контейнеров. Отряд оторвался от артиллерийской завесы на пять километров, и теперь ее грохот перекрывала дробь барабанных машин в зданиях фабрик и складов.

Корбек успел увести своих людей из зоны обстрела в относительной целости. Всех оглушило ударной волной, восемнадцать солдат оглохли навсегда. В тылу, в госпиталях Имперской Гвардии, рваные барабанные перепонки могли бы легко заменить искусственными или поставить слуховые усилители. Только для этого нужно было попасть в тыл. А здесь восемнадцать инвалидов представляли собой обузу. На марше Гаунт собирался поставить их в центр колонны, где их могли направлять и предупреждать об опасности окружающие. Были и другие травмы: несколько переломов рук, ребер, ключиц. Единственным утешением служило то, что все они могли идти.

Гаунт отвел Корбека в сторону. Комиссар находил хороших солдат, повинуясь чутью, и начинал беспокоиться, когда оно его подводило. Корбека он назначил на командирскую должность, чтобы дополнить Роуна. Обоих офицеров в полку уважали — но одного любили, а другого боялись.

— Допускать такие тактические промахи… Это не похоже на тебя, — начал Гаунт.

Корбек открыл было рот, но тут же заставил себя замолчать. Точнее, его заставила сама мысль о том, чтобы оправдываться перед комиссаром. Гаунт и так все знал.

— Я понимаю, мы все тут в основательной заднице. Условия не из легких, а твоей роте здорово досталось. Я слышал про Дрейла. И еще я думаю, что барабаны, которые ты с таким рвением взрывал, предназначены сбивать с толку. Они заставляют действовать нерационально. Чего греха таить, эти штуки сводят с ума. Оружие не слабее любых пушек. Они изматывают нас.

Корбек кивнул. Война медленно наполняла горечью его сердце и терзала тело уже много лет. Усталость читалась в каждом движении и взгляде.

— Каков план? Подождем, когда кончится обстрел, а потом отступим?

— Думаю, мы зашли слишком далеко, чтобы просто уйти, не сделав что-нибудь полезное, — покачал головой Гаунт. — Подождем разведчиков.

Разведчики вернулись через полчаса. Танитцы и несколько витриан собрали воедино данные своих поисков, составив для Гаунта и Зорена подобие карты местности на два километра вокруг.

Гаунта заинтересовало строение к западу от их убежища.