Первый/последний (СИ)

— Ладно. Справедливо, — Костя прячет руки в карманы и тяжко вздыхает. — Когда ты уехала, мне пришлось о многом подумать. Нет ничего удивительного в том, что ты ищешь свободы. Я был эгоистом. Я сам во всем виноват...

Он опять замолкает и долго смотрит в небо над деревьями. Он раздавлен и скорбит из-за содеянного, и недобитое милосердие обжигает веки кислотой. Кто, если не я, утешит его и заставит поверить в себя?..

— Эрика, я никогда не признавался, что люблю. А я тебя люблю. Не было ни секунды, чтобы я по тебе не скучал... — он поправляет очки, примирительно улыбается, но тут же все портит: достает из пиджака бархатную коробочку, раскрывает и настойчиво подсовывает. — Я обещаю больше никогда тебя не обижать. У тебя будет все, что ты пожелаешь. Не ломайся, золотце. За столько лет мы стали одним целым!

Костя проводит краткую лекцию о ценности белого золота и бриллиантов, пытается всецело завладеть моим вниманием, но за его плечом я вижу Влада, только его... Хрупкого невесомого Влада, сумевшего одним ударом вырубить огромного Макара и играючи столкнуть его с пьедестала.

Он стоит в полуметре, у тротуара, и сканирует меня взглядом. Переводит дыхание, сбившееся от быстрого бега, одергивает брендовую ветровку, прислушивается к словам Кости и вдруг... каменеет.

Он все неправильно понимает, и в серых бездонных глазах гаснет свет.

Его появление волнует, в клочки разрывает сердце и сводит с ума, но безусловной радости я не испытываю: слишком много усилий было приложено, чтобы унять причиненную им боль.

Прямо сейчас я могу дать бой человеку, методично перекрывавшему мне кислород, стать самодостаточной и свободной, или же броситься в объятия Влада, за которыми нет ничего, кроме неопределенности, несбывшихся ожиданий, сомнений, недомолвок и холодных сквозняков...

Влад превращается в бледного неприкаянного призрака, подносит к груди сердечко из пальцев, с издевательской усмешкой изображает его последние трепыхания и, смачно сплюнув под ноги, уходит прочь.

Ему, как и мне, больше нечего сказать.

***

Глава 39. Влад

Тошнотворный хруст, взрыв боли и мат... Я снова и снова заряжаю кулаком по серому бетону, на веках наворачиваются бессильные слезы, а на содранных костяшках — кровь.

Облегчение не приходит — я не становлюсь ни умнее, ни круче.

Синие глаза Эрики заморозили заживо, но, после трех суток молчания, едва ли я мог рассчитывать на теплый прием.

С какой целью она уехала от этого «хорошего парня», выдумала не слишком правдоподобную историю про несовместимость характеров и приняла мои услуги? Зачем ей понадобилось гулять по дну с таким придурком, как я? Почему она искала одобрения, удивлялась простым проявлениям заботы и вела себя так, словно вырвалась из долгого заточения?..

Я ни черта не знаю об Эрике — не спрашивал, чтобы не привязаться, а теперь, когда стало слишком поздно, заинтересован в ней так, что нутро раздирает от ужаса и желания заорать.

Досада и боль перерастают в испепеляющую ярость — я ревную, как псих, и искренне убежден, что имею на это право.

Размякшее сердце хаотично бьется о ребра, в венах вскипает ядреная, первобытная дурь: мне необходимо вернуть Эрику — сгрести в охапку и утащить в свое логово за шкафом, или, за неимением других вариантов, с оттяжкой заехать кому-нибудь по щам.

Отогнув жесткие стебли крапивы, перемахиваю через забор, пересекаю территорию заброшенного цеха и прячусь в его окоченевшем нутре. Взбираюсь на второй этаж и, стесав спину о шероховатости и камешки стены, опускаюсь на корточки.

Прислушиваюсь к хлопанью голубиных крыльев и треску перекрытий — здесь, среди запустения, я впервые обнял Эрику, утонул в волнах живых эмоций и заподозрил, что могу выбрать иной путь.

Из руки капает тонкий ручеек, на ржавом полу расцветают алые кляксы.

Когда мне было пять, мы с отцом гуляли по центральному парку, и я выпросил связку наполненных гелием шариков.

Они мерцали на солнце, стремились ввысь и тянули меня за собой. Они таили в себе целые миры, но слабые пальцы не справились с ленточкой, и я ее отпустил. Все, что в тот момент мне оставалось — беспомощно смотреть, как мое несбывшееся счастье улетает в облака...

Едва ли у меня вообще был шанс на долгие отношения с Эрикой, и сейчас, когда стало очевидно, что тот серьезный, состоявшийся чувак может предложить ей гораздо больше, бороться за нее не имеет смысла.

Старый балабол Князь наврал: я не выберусь к свету, меня ни черта не ждет...

Вытираю кровь о джинсы и вдруг улавливаю эхо звонкого, освобождающего крика Эрики: слухом или памятью — какая разница?.. Накрываю уши ладонями и ору так, что сводит горло, а с огромной трухлявой рамы срывается осколок стекла и рассыпается в белый песок.

Затыкаюсь и глохну от накатившей тишины, в кармане жужжит айфон.

Провожу мизинцем по темному экрану и не верю своим глазам: это Дэн. Может, он добьет меня?

Усмехнувшись, открываю диалог.