Первый советник короля

– Потому, гетман, помощь тебе будет оказываться, но пока что негласная. Пороху, свинца и прочего боевого запаса проси сколько хочешь. Слава богу, в том недостатка у государя нет. Нужны будут пушки – и те пришлем. Хлеб для людей твоих? Или овес для лошадей? Только сообщи, сколько потребно, – дадим! Ежели кто из детей дворянских пожелает тебе помочь в святом деле, постоять за веру православную – мешать в том не будем. Государь распорядится, чтобы их через рубеж пускали свободно. И не токмо их, а вместе с боевыми холопами![30] – многозначительно усмехнулся дьяк. – А вот чтобы помогать открыто, рискуя ввязаться в войну, – нужна серьезная причина. Очень серьезная. Чтобы крикунам в Думе рты заткнуть… Понимаешь?

– Понимаю, дьяче! Великое спасибо государю. А что до серьезной причины, так вот же она: злоумышление князя Вишневецкого против царя, против всей державы вашей! – торопливо воскликнул гетман. – Кстати, выполняя волю государя, готов отправить в Москву ляха, о коем он спрашивал. Как в обратный путь собираться станешь, и его с собой возьми.

– Ляха? – наморщил лоб Бескудников, стараясь вспомнить фамилию. Винные пары громко шумели в голове, мешая сосредоточиться. – Как его, дай бог памяти…

– Беджиховский! – подсказал гетман. – Тот самый, что о гнусных замыслах князя Яремы поведал. Я приказал проверить, правду ли он говорил или брехал с испугу. Лазутчиков подсылали к самому логову Яреминову. Действительно, есть при его дворе московит, сделанный первым советником, с бабой-самозванкой. И бережет их князь пуще глаза, даже специальную крепость для них выстроил, вроде узилища… Это ли не причина, дьяче? – настойчиво повторил Хмельницкий. – Один из магнатов решил новое Смутное время на Руси устроить!

– Так-то оно так… – пожал плечами Бескудников. – А все же недостаточно! Король-то всегда сможет отпереться: знать ничего не знаю, своеволие князя, а я к тому непричастен. Вот если бы, к примеру, было прямое оскорбление священной особы государя нашего, да не со стороны одного лишь Вишневецкого, или Потоцкого, иль другого магната, а вся Речь Посполитая оказалась бы замаранной… Тогда – другое дело!

– А ежели мы добудем доказательства такого оскорбления? Решится государь открыто помогать нам? – не отступал Хмельницкий.

Дьяк многозначительно улыбнулся.

– Полагаю, вот тогда решится. И все бояре в Думе согласятся, поскольку оскорбление помазанника Божьего прощать нельзя. Бесчестие для всей державы!

– Спасибо за ответ, дьяче, – гетман склонил голову, пряча торжествующую усмешку.

– Кроме того, – продолжал Бескудников, – есть бояре, кои не уверены, хватит ли у тебя сил противостоять коронному войску. Хотя про твои победы под Желтыми Водами и Корсунем всем ведомо, про славное дело под Пилявцами – тоже, а пребывают в сомнениях! Мол, силы больно уж неравные. Потому сам государь повелел мне полки твои осмотреть и убедиться, что они в должном виде, что в оружии и конях недостатка нет. Конечно, если на то будет твое согласие! – поспешно добавил дьяк, видя, как недовольно нахмурились полковники и генеральный писарь. – Можешь и отказать, то твое право, но тогда государю будет труднее переубедить упрямцев.

– Ни о каком отказе и речь быть не может! – тотчас заявил Хмельницкий, выразительно взглянув на сподвижников своих. – Желание государя русского для нас священно. Я распоряжусь, чтобы в Белой Церкви был устроен большой смотр. А захочешь – и в Киеве! На сей раз туда не с малыми силами явимся: все войско приведу. Представляешь, какое благолепие будет?

Дьяк Бескудников, живо представив свою персону в центре этой «благолепной» картины и последующую реакцию Речи Посполитой (и того хуже – государя в Москве), замотал головой:

– Нет-нет, довольно и Белой Церкви! Не хочу ехать в Киев!

– Как скажешь, дьяче, – кивнул гетман. – А покуда полки будут собираться, отдыхай с дальней дороги и чувствуй себя как дома. Все дни будут пышные пиры! Как обещал, попотчую такими блюдами, что и в самой Москве не сыскать.

– Так пост же… – для порядку попробовал заупрямиться Бескудников.

– А у нас позволение светлейшего митрополита, запамятовал, дьяче? – лукаво усмехнулся Богдан. – Нам этот грех отпущен заранее! Однако, я вижу, устал ты, в сон клонит. Покоями доволен, удобны ли?

– Вельми[31] доволен, – отчаянно борясь с зевотой, отозвался утомленный дьяк. – Покои отменные, за что тебя благодарю от сердца… И впрямь глаза слипаются, уж не взыщи. Ох, слаб человек плотью, слаб и грешен…

– Так не буду утомлять тебя. Ступай почивать, с богом. А о делах в иные дни потолкуем… Времени у нас достаточно. Гей! – Хмельницкий хлопнул в ладони. Торопливо вбежали джуры[32]. – Возьмите пана посла под руки да с великим бережением отведите в покои его!

Когда Бескудников покинул трапезную, гетман начал отдавать распоряжения: