Одновременно, чтобы закрепить только что заключенный союз, окончательно договориться по всем спорным вопросам и полностью согласовать предстоящие действия с принципами, было решено созвать на следующий день более представительное совещание, на которое члены Тайной директории пригласили участников Военного комитета и Комитета монтаньяров.
Совещание состоялось 19 флореаля (8 мая) на квартире депутата Друэ, неподалеку от площади Пик.
Оно произвело такое неизгладимое впечатление на автора биографии Бабёфа, что он даже запомнил точное время его продолжительности: с 8 часов 30 минут до 10 часов 45 минут вечера.
Из числа членов Тайной директории на совещании присутствовали Бабёф, Буонарроти, Дарте; с ними вместе явился верный Дидье. От Военного комитета прибыли Россиньоль, Фион, Массар и Гризель. Комитет монтаньяров был представлен Ленде, Рикором, Леньело и Жавогом.
Совещание 19 флореаля отличалось от всех предыдущих.
Всеми владело чувство уверенности. Последние колебания и сомнения отпали.
Враги режима плутократии и тирании, друзья Равенства, составили наконец нерушимую семью. Они знали, что сделали всё, что можно было сделать, что весь народ идёт за ними, что победа у них в руках.
Утверждают, будто есть предчувствие беды, которое может предостеречь и спасти.
Чепуха. Нет такого предчувствия.
Не было его и 19 флореаля.
Не было ни у кого.
Это Лоран помнит твёрдо.
Первым выступил Буонарроти.
— Вспомните ваши клятвы, — говорил он, — вспомните бедствия, вызванные забвением принципов, которые вы клялись скрепить своей кровью. Настало время сдержать ваши обязательства; надо вступить в борьбу. Торжество благороднейшего дела, свобода французского народа, доверие, оказываемое народом вам, ярость его врагов и ваша собственная безопасность настоятельно вменяют вам это в обязанность. Никогда не было более законного заговора, дело идёт не о том, чтобы выбрать новых повелителей; никто из нас не стремится к богатству или власти; предатели заставляют нас взяться за оружие; только во имя права на существование, во имя свободы и счастья наших сограждан тайно собранная нами армия освободителей ждёт лишь нашего сигнала, чтобы обрушиться на горстку тиранов, угнетающих народ.
Всё до сих пор было в оцепенении. После бесплодной для нас победы над роялистами 13 вандемьера аристократия не встречала никаких препятствий; большое число демократов, утративших веру в завоевание свободы, пошли на мировую с гнусными олигархами, упившимися кровью ваших друзей.
Наш призыв возродил надежду, вновь появилась былая энергия; благодаря неутомимому рвению стольких мужественных республиканцев теряющий терпение народ уже во всеуслышание требует сигнала к битве.
Нам известны все достойные люди; бесчестные трепещут. В назначенный вами день оружие, которое тирания напрасно старается у вас отнять, окажется в руках наших братьев. Вы пожелали, чтобы подготовляемая нами революция была завершена и чтобы народу не приходилось больше довольствоваться отвлечённой свободой и смехотворным равенством. Фактическое и законное равенство — вот то великое свойство, которым должно отличаться ваше возвышенное начинание от всех предшествовавших ему.
Все трудности преодолены; любовь к отечеству объединила нас. Условия, подписанные людьми, представлявшими прежде нацию, и единодушно принятые положения «Акта о восстании» возвестят народу и гарантируют ему правоту и полезность его восстания.
Время не ждёт; нетерпение народа достигло крайнего предела; не станем же дальнейшим промедлением рисковать тем, что упустим случай, который, быть может, нам не представится больше.
Мы просим вас:
добавить к принятым нами мерам те, которые вы сочтёте необходимыми;
назначить время восстания.
Мы либо погибнем в бою, либо завершим столь долгую и кровавую революцию победой и равенством.
Эта речь произвела огромное впечатление на присутствующих.
От имени монтаньяров слово взял Робер Ленде. Заслуженный борец, в эпоху II года ведавший вопросами продовольствия, один из тех, кто спасал республику от голода, полностью одобрил все положения Буонарроти. Он подчеркнул, что идея равенства придаст грядущей революции истинно всенародный характер.
Бабёф предложил высказаться членам Военного комитета.
Гризель сказал:
— Как уполномоченный Тайной директории: в Гренельском военном лагере, могу доложить: у нас всё идет прекрасно.
— Может, уточнишь? — спросил Дарте.
— Что здесь уточнять? — пожал плечами Гризель. — Я ручаюсь за моих храбрых товарищей — в решающий день они покажут пример стойкости и мужества…
Затем он добавил с усмешкой:
— Чтобы показать вам, как близко принимаю я к сердцу торжество святого равенства, скажу, что нашёл способ вырвать у моего дяди-аристократа сумму в десять тысяч ливров, предназначенную мною для покупки пищи восставшим солдатам.
Похвальба Гризеля не встретила поддержки; позднее вспоминали, что в этот вечер агент Гренельского лагеря был непривычно взволнован; он всячески демонстрировал свою любовь к собравшимся, без конца обнимал их, а сам украдкой поглядывал на часы.
Но всё это вспомнили лишь много позднее…