Первый среди равных. Повесть о Гракхе Бабёфе

Обвинительный акт, предъявленный Бабёфу и другим заключённым, гласил, что они «обвиняются в заговоре, имеющем целью уничтожение конституции III года, и свержение правительства, восстановление конституции 1793 года, уничтожение двух законодательных Советов, Исполнительной директории, гражданских и военных властей, вооружение одних граждан против других и грабёж собственности».

Представители прокуратуры уже с первых заседаний потребовали крови своих жертв.

— Здесь налицо преступный заговор, — утверждал обвинитель Вейяр, — который законы всех наций карают смертной казнью!..

Перед подобной угрозой подсудимым надлежало выработать единую тактику по отношению к суду. Это оказалось делом очень нелёгким.

31

Обвинение было выдвинуто против шестидесяти пяти человек; из них восемнадцать, в том числе Лепелетье, Друэ, Ленде, Россиньоль, Менесье, Буэн, Фике, Бодсон, сумевшие избежать ареста, обвинялись заочно. Сорок семь, сидевших на скамье подсудимых, связали свою судьбу с заговором далеко не в одинаковой степени; только половина из них принимала в нём участие, да и то но всегда непосредственное. Между тем характер обвинения делал вполне вероятным для всех смертный приговор. Поэтому, когда Бабёф с момента допроса Кошоном и письма Директории твёрдо стал на линию признания заговора и отказа от каких-либо увёрток и запирательств, это вызвало резкий протест со стороны менее скомпрометированных и вовсе не скомпрометированных обвиняемых.

Идя навстречу большинству, Бабёф и Буонарроти согласились формально отрицать наличие заговора, что, учитывая прежние их высказывания, большое количество изобличающих документов и пространные показания Гризеля, оказалось почти невыполнимой задачей.

Тем не менее главные обвиняемые сделали всё, чтобы эту задачу выполнить.

32

Каждый из них действовал на свой манер, в зависимости от своего характера и темперамента.

Дарте, доставивший много неприятностей Реалю, вообще отказался говорить. На все вопросы обвинения и защиты он отвечал одним и тем же:

— Не вам судить меня.

Буонарроти произнес речь глубокую и полную достоинства. Главным предметом своей защиты он сделал конституцию 1793 года.

Неоднократно прерываемый членами суда, он с похвалой вспомнил о Революционном правительстве II года, его действиях и намерениях в отношении демократической конституции.

— Из моего сердца, — воскликнул он, — не могла изгладиться данная мною клятва — защищать Кодекс, единодушно санкционированный огромным народом в дни его единения и славы, и, подобно рабам, сохраняющим верность своим господам, я сохранил верность благородному народу, великодушно принявшему меня в свое лоно и торжественно предписавшему мне в дни свободы свою волю…

Жермен говорил с блеском и язвительностью; особенно досталось от него предателю, находившемуся тут же в зале. Отвечая на реплику Гризеля, восхвалявшего свои гражданские чувства, Жермен заметил ему под аплодисменты публики:

— Нет, Жорж Гризель, ты не получишь гражданского венка; не достанется тебе и венец терновый — эти венцы принадлежат жертвам. Для тебя же приберегла венок из остролиста, которым в Риме украшали головы рабов, чтобы продать их на несколько сребреников дороже…

Но конечно же главную роль на процессе довелось сыграть Гракху Бабёфу.

Это был его процесс.

Ибо судили в первую очередь лично его, его идеи, замыслы, планы.

И он, понимая это, принял на себя основные удары и всё бремя защиты и спасения товарищей.

33

Уже на первых заседаниях начались яростные стычки между Гракхом Бабёфом и председателем суда.

Смелые ответы и острые реплики Бабёфа выводили Гандона из себя.

— Здесь я хозяин и буду поступать так, как считаю нужным! — в бешенстве кричал он, колотя кулаком по столу. — Мы не хотим больше слушать ваших смутьянских речей!

Но им приходилось слушать. Тщетно прерывали заседания, тщетно Бабёфу грозили лишением слова и действительно лишали его слова, отправляли обратно в камеру, издавали специальные постановления — всё равно каждый раз, как представлялась малейшая возможность, он использовал свое слово для пропаганды идей Равных.

Особенно бурным стало заседание 28 вантоза (18 марта).

Отвечая на показания Гризеля, допустившего хулу против прериальских повстанцев, трибун Гракх произнес прочувствованную речь, вызвавшую аплодисменты зрителей. Взяв под защиту погибших борцов прериаля, он неожиданно сделал резкий выпад против нынешнего правительства: