Первый ученик

– Спасли. Они принесли его назад. И камень тоже. Но лишь спустя время все узнали, что Керифонт сделал для людей, а что сделал камень для гор. Каждый, кто коснулся прозрачных граней, стал псиоником. Все воины, сменявшие друг друга у носилок Керифонта, по очереди несли кристалл, и он наделял их силой. Он впитал силу одного, умножил ее и разделил между людьми и камнями. Целый отряд стал пси, а все камни, найденные в горах, стали отражением первого кристалла. Они превратились в кад-арты, вид-арты, сем-аши и выбирали себе людей, которых могли оградить от вернувшихся. – Женщина вздохнула. – У воинов родились дети, внуки. Дар пробудился в потомках, из века в век их становилось все больше.

– А Керифонт? – грустно спросил мальчик.

– Он лишился силы навсегда, – ответила мать. – Но люди в благодарность за жертву избрали его Императором.

«Ну, предположим, не Императором, а Князем, – снова про себя возразил Макс. – Императором стал его праправнук, огнем и мечом присоединивший к землям отцов Ладию, Перискор, Винию, Бронер[13]. Да и с избранием все не так просто, ведь откуда-то Керифонт взял своих воинов».

– С тех пор в роду Императоров рождались только люди.

– А камень? – Юный псионик приподнял голову. – Куда делся камень?

– Говорят, он хранится в императорской сокровищнице.

– Он по-прежнему волшебный?

– Думаю, да. – Мать взлохматила каштановые волосы.

Хороший камушек. Заверните два. Грош побарабанил пальцами по подлокотнику.

Автобус фыркнул и заурчал двигателем. Пассажиры радостно загомонили, мальчишка подскочил на месте и завертел головой, женщина улыбнулась.

До Троворота оставалось еще полтора часа.

Мать была бледна, но относительно цела (и, слава Императору, не собиралась умирать), пусть конструкция вокруг ее колена и выглядела устрашающе.

– Максим. – Она протянула руки, и он, присев рядом, положил на них голову, совсем как тот мальчишка из автобуса. В основном потому, что не хотел видеть, как она постарела за прошедший год, как новые морщины расчертили лицо, как резко обозначились скулы, набрякли веки, посветлели некогда такие же темные, как у него, глаза. Пока он был рядом, изменения казались незаметными, но стоило ему уехать, и все изменилось. Они изменились: она, он, отец. И он не хотел, чтобы она увидела отражение этих перемен в его глазах.

– Как ты? – глухо спросил он.

– Ничего, Макс, уже ничего.

– Как это случилось? – прозвучавшая помимо воли резкость в голосе заставила женщину на соседней койке вздрогнуть.

– Да глупость полная. Несла пакеты с продуктами, устала, в голове лишь одна мысль, что сериал вот-вот начнется, ну и поставила ногу мимо ступеньки. Сама виновата.

Грош поднялся и посмотрел матери в лицо.

– Тебя надолго отпустили? – быстрый вопрос, словно она опасалась, что он начнет задавать свои.

– У меня есть время проследить, чтобы это не повторилось. – Грош встал, посмотрел на съежившуюся на сером казенном белье женщину и почувствовал себя взрослым, ощутил великаном из сказки. Когда все успело так измениться?

– Ты ведь не уйдешь сейчас? – испуганно спросила мать, и он услышал за ее словами много такого, чего бы не хотел. – Скоро придет врач, опять будет говорить об операции, терапии. Максим, – голос сорвался, и она приложила руку к груди, пальцы с короткими обломанными ногтями чуть дрожали.

Он знал, о чем она его просит, видел, чего на самом деле боится. Всегда боялась, все равно не мог отказать. Не мог уйти.

Грош опустился обратно на кровать, воздух в палате показался ему спертым, а взгляды, бросаемые соседкой, навязчивыми и слишком жалостливыми. Он в жалости не нуждался. Ни в чьей.

– Я поговорю с врачом, – пообещал он, сжав ее руку.

Итог этих разговоров был неутешительным: и травматолог, и заведующий отделением сказали одно и то же. Нужна операция. В противном случае кость могла срастись неправильно, плюс атрофия нервных окончаний. Тогда в лучшем случае мать будет ковылять с палочкой, в худшем – ездить на инвалидной коляске. Еще хуже то, что операция не покрывалась из имперской социальной страховки, а шла сверх нее. Тысяч на сорок сверх.

Он воспользовался телефоном матери, который до сих пор выглядел так, словно его вчера купили. Он купил, а она им почти не пользовалась.

Трубку взяли после третьего гудка.

– Привет, – проговорил Грош и представился: – Это Малой.

– Тебя уже выпустили из психушки? – голос хрипло рассмеялся.

– Нет. Нужно поговорить.

– Приезжай, – милостиво разрешили ему.