Первый ученик

Сотни рук полезли в карманы за записными книжками я карандашами. Даже Швабра достал перламутровый карандашик и стал писать что-то.

У гимназисток же не оказалось ни бумаги, ни карандашей. Этим сейчас же воспользовались гимназисты, чтобы перейти строго запрещенную им черту. Минута - и в сторону гимназисток потянулись десятки рук. Кто любезно предлагал огрызок карандаша, кто клочок белой бумаги, вырванной из записной книжки, кто то и другое вместе. А еще через минуту-другую в сторону гимназисток вместе с клочками чистой бумаги полетели секретные записочки…

- Итак, господа, - продолжал неутомимый Буцкин, - кто уже написал?

- Я, - вскочил Медведев и подошел к эстраде.

- Положите вашу записочку сюда, - протянул ему Буцкин лакированную шляпу.

- Нет, - сказал Медведев, - вы угадайте мои мысли так, без записки.

- Делайте, что вам велят-с, - оборвал Медведева Швабра, - и не умничайте.

Медведев повернулся и пошел на место.

- Итак, господа, - сказал вновь неутомимый Буцкин, - прошу всех класть записки сюда, ко мне в шляпу.

И с этими словами он стал обходить ряды присутствующих.

- Мерси! Мерси! Довольно! - раскланялся Буцкин и вбежал на эстраду.

Все в зале замерли в ожидании. Однако, если на лицах одних отразилось простое любопытство, то на лицах других заиграла загадочная улыбка. Лебедев, Минаев и многие, дружившие с ними, осторожно переглядывались и подмигивали друг другу. Что-то таинственное происходило и в рядах гимназисток восьмого класса.

- Прошу соблюдать тишину, - сказал Буцкин, помешивая в шляпе красивой палочкой, увитой золотой и серебряной бумагой. - Вот я беру одну записку и, не разворачивая ее, подношу ко лбу. Внимание! Айн, цвай, драй! - Буцкин описал в воздухе нечто вроде восклицательного знака и, закрыв глаза, задумался…

- «Се-год-ня хо-рошая по-го-да!» - крикнул он. - Ну-с, кто написал эту записку?

- Я, - отозвался из коридора швейцар Аким, подкупленный Буцкиным.

Все оглянулись, засмеялись.

Аполлон Августович уничтожающе посмотрел на Акима. Аким моментально скрылся.

Буцкин приложил ко лбу следующую записку и, закатив к потолку глаза, воскликнул:

- «Классические науки облагораживают юношество!» Кто это написал?

- Я, - удивленно сказал Швабра. - Браво!

- Замечательно, - поддакнул батюшка. - Ловко и остроумно.

- «Не морочьте нам голову, не отбивайте хлеб у Швабры», - крикнул Буцкин и торжествующе посмотрел на зал. - Кто написал эту записку?

В зале окаменели.

Буцкин пожал плечами.

- Не понимаю, - смутился он, - почему такое замешательство?

Зал грохнул со смеху. Бедный Буцкин, действительно, не понимал. Он не знал, о какой швабре идет речь, и стоял растерянный, не замечая знаков, которые ему делал батюшка.

Швабра опустил глаза, покраснел и нервно потирал руки.

- «Меня пленили твои уста», - продолжал «угадывать» мысли Буцкин. - Чья записка?

Гимназистки зашевелились…

- Твоя? Твоя? - стали спрашивать они друг друга, но никто не захотел признаться, и автора не нашли.

- Дальше! - крикнул кто-то.

Но дальше у Буцкина фокус не вышел. Следующей запиской была такая, которую огласить он не согласился бы ни за что на свете. Он растерялся, умолк и не знал, что делать. Потом, подумав, сбежал с эстрады и, сдвинув брови, подошел к директору.

- Вот, - сказал он, подавая ему записочку. - Разве так можно работать? Я полагал, что в гимназии… Я был в Вене, я был в Париже…

- Позвольте, позвольте, - остановил его директор и стал вместе с батюшкой читать поданную ему записку.

Они одновременно прочитали ее и испуганно посмотрели друг другу в глаза.

На клочке белой бумаги кто-то умышленно искаженным почерком вывел карандашом: «Долой самодержавие!»

Скомкав записку и сунув ее в карман, Аполлон Августович вскочил на ноги и строго сказал Буцкину:

- Довольно! Сеанс окончен!

И вдруг крикнул всему залу:

- Марш по домам!

- По домам? Почему? - раздалось из всех углов.

- А яичницу в шляпе жарить?

- А кролика глотать?

- Что мы даром по двадцать копеек давали?

- Неправильно!

- А в чем дело? - будто ничего не понимая, спросили старшеклассники. - Вы хоть объясните нам.

- Представление окончено! - повторил директор. - Но я еще поговорю с вами. А сейчас - по домам!

И, обратясь к Попочке, приказал:

- Заберите-ка все записки из шляпы.

Хихикая, покашливая, делая вид, что ничего не понимают, гимназисты и гимназистки старших классов стали покидать зал. Только малыши, не посвященные в тайну старшеклассников, были искренне огорчены, не дождавшись конца интересных фокусов.

- Хоть бы кролика проглотил, - вздыхали они, столпившись у эстрады, но Попочка с Гусеницей живо выпроводили их за дверь.

А через полчаса, когда гимназия опустела, Аполлон Августович заперся в своем кабинете. Перед ним на столе лежала целая груда белых, сложенных вчетверо записочек. Он быстро перечитывал их и откладывал одни влево, другие вправо. Справа лежали самые безобидные, вроде: «Гиацинт - мой любимый цветок», а слева…

Слева лежали, например, такие: «Да здравствует свобода!», «Начальница - шпионка», «Отправьте Швабру в сумасшедший дом», «Гимназия - тюрьма. Директор - тюремщик», «Нельзя ли вместо кролика проглотить батюшку?»