Первый удар (сборник)

– Никогда, – твердо проговорил Кручинин. – Звериный, атавистический инстинкт толкает преступника на то, чтобы как можно тщательнее запутать свои следы. Обратите внимание: преступник старается запутать следы, замести их. Но в его сознании ни на минуту не исчезает этот термин «следы». Он непрерывно думает: «следы, следы»… И потом, когда уже все сделано, когда он пытается проанализировать случившееся, доминантой его размышлений над содеянным опять-таки является: «следы, следы». Его начинают мучить сомнения в правильности своих действий и, главным образом, в том, не оставил ли он неуничтоженных, незамеченных, недостаточно запутанных следов. И ни на миг в нем не появляется уверенности в том, что следов нет. Только очень неопытные или очень глупые преступники бывают спокойны за то, что они не оставили следов своего преступления. Поэтому мы нередко наблюдаем, как звериный инстинкт самосохранения, подчас помимо воли и логических рассуждений преступника, толкает его на место преступления. Единственная цель: проверить, хотя бы мысленно, не оставил ли он слишком ясных следов, а если оставил и если есть еще возможность их уничтожить, то постараться сделать это. К числу таких случаев относится и то, что мы видели здесь: пастор явился на «Анну», чтобы проверить, все ли чисто у него за кормой. А когда он увидел, что не все чисто, то и хотел поправить дело, да не успел – помешал наш приход. – Кручинин сделал небольшую паузу, чтобы закурить.

И тут послышался голос фашиста:

– Строите из себя всезнаек, выдаете себя за беспристрастных людей…

– Беспристрастных? – насмешливо спросил Кручинин. – Нет, мы всегда пристрастны: действуем с заранее обдуманным намерением отыскать непосредственного исполнителя преступления, а иногда еще за его спиной – врага-вдохновителя, то есть преступника в квадрате.

– То-то вы вместо поисков убийцы Оле Ансена занялись игрой в хлебные шарики. Вы же не могли не увидеть следов Ансена на кастете. Покажите мне кастет, и я докажу вам, что там следы его рук.

– Мы и сами это знаем.

– И знаете, что шкипер убит этим кастетом?

– Знаем.

– Так какого же черта?..

– Тише, тише! Зачем эти страсти. Они не к лицу такому опытному преступнику, как вы. Сейчас я объясню присутствующим все. Он, – Кручинин кивком головы указал на лжепастора, – принимает нас за простаков, полагая, что ему удалось убедить нас, будто следы пальцев оставлены на кастете при совершении преступления. А в действительности они оставлены на нем до убийства.

Пленник расхохотался с нарочитой развязностью.

– И вы воображаете, что сумеете убедить какой-нибудь суд, хотя бы самый «пристрастный», будто кастет, побывав у меня или у другого воображаемого убийцы, не будет носить его следов, а сохранит следы Ансена?.. Вы заврались, Кручинин!

– Правда, здесь не суд, и мы могли бы не заниматься подобными разъяснениями, но, вероятно, мой друг Грачик не пожалеет пяти минут, чтобы рассказать присутствующим, как вы попытались убедить нас в том, что кастет носит следы Ансена, а не ваши.

– И на нем действительно были и сейчас имеются следы Оле Ансена, – сказал Грачик, – именно Оле, а не его, – и он обернулся к преступнику. – Ну и что? Ну и что, я вас спрашиваю? Поймал он нас на этом? Не поймал. Близко был к тому, чтобы обмануть, и все-таки не обманул. Хотите знать, как он поступил? Пожалуйста. Преступник покрыл всю поверхность кастета, а вместе с нею и имевшиеся на ней следы пальцев прежнего владельца, Ансена, тончайшим слоем лака. Лак предохранил их от стирания, а свои-то собственные поверх лака сумел хорошо смыть. Но он, так же, как вначале и я, не учел одной пустяковой, казалось, детали, известной всякому криминалисту: стоит посыпать отпечаток пальца тонким порошком, хотя бы тальком, и жир удержит тонкую тальковую пыль, а с остальной поверхности предмета порошок слетит.

– Элементарный разговор, – презрительно проворчал бывший пастор.