Первый удар (сборник)

Подъехали к станции. Это было огромное здание в готическом стиле, сложенное из неоштукатуренного кирпича и больше походившее на старинную кирху, чем на электроцентраль.

В просторном турбинном зале бездействующей станции царила тишина. Из предосторожности даже ток для освещения здания подавался теперь извне.

Все невольно примолкли.

Их вел немолодой уже, очень смуглый лейтенант полиции, с лихо закрученными «а ля Вильгельм второй» усами, до того черными, что они казались крашеными. Форма на лейтенанте в отличие от его новоиспеченного шефа сидела вполне исправно.

Этот усатый брюнет и был офицер, обнаруживший убийство. Он не производил впечатления новичка в своем деле. Держался он спокойно и уверенно, даже, как показалось Грачику, с дозой некоторого пренебрежения к своему начальнику.

На половине пути шеф полиции, спохватившись, что не представил гостям своего лейтенанта, сказал:

– Это – Круши. Один из наших лучших офицеров.

С этими словами шеф приподнялся на цыпочки, чтобы покровительственно похлопать лейтенанта по плечу.

Пока шли длинными переходами и поднимались по лестнице на третий этаж, где было расположено бюро директора, лейтенант Круши не спеша рассказывал то, что знал:

– Делая обход этого участка, я заметил в одном из окон станции свет. Я знал, что по приказу полиции внутрь здания никто без особого разрешения допускаться не должен. Мне показалось маловероятным, чтобы такое разрешение понадобилось кому-нибудь за полчаса до Нового года. Я и сам-то спешил покончить с обходом, чтобы успеть забежать в какой-нибудь ресторанчик, раз уже нельзя было встретить это событие дома. Однако пройти мимо этого освещенного окна, не узнав, почему оно освещено, я не мог. Что-что, а уж службу-то я знаю… двадцать четыре года!.. С того самого дня, как покончил со службой в армии… Хорошо-с. Значит, нужно было поглядеть, в чем тут дело. Я попытался открыть боковой служебный ход, ведущий прямо на внутреннюю лестницу, но замок оказался испорченным, дверь не отворялась. Пришлось идти через ворота, чтобы попасть на эту же лестницу через машинный зал, как я веду теперь вас.

– Вы так хорошо знаете расположение станции, что сразу определили, где именно горит свет? – спросил Кручииин.

– Да, станция входит в мой участок много лет. Я знаю тут каждый угол.

– Это хорошо, – удовлетворенно сказал Кручинин. – У вас были ключи от всех дверей?

– Связка контрольных ключей всегда находится у дежурного по участку полицейского офицера. Мало ли что: взрыв, пожар…

– Хорошо, очень хорошо, – повторил Кручинин. – Итак?

– Я проник на станцию через зал, где постоянно дежурит наш полицейский, прошел в этот отсек, куда мы с вами сейчас входим, и поднялся по этой же лестнице. Вот она перед вами, господа… Дежурному полицейскому в зале я приказал на всякий случай оставаться на посту внизу. Когда я был уже вот здесь, на последнем марше, в бюро директора раздался выстрел. Я побежал, перескакивая через несколько ступенек. Дверь, вот эта самая, которую вы видите перед собой, оказалась незапертой. Толкнув ее, я вбежал в бюро – вот оно перед вами. Это – первая комната, здесь сидит секретарь, отсюда вот эта дверь ведет в кабинет господина доктора Вельмана. В тот самый момент, когда я нажал ее ручку, раздался второй выстрел. Распахнув створку, я увидел, что стреляет кто-то стоящий на коленях спиной ко мне. Он стрелял вон туда, по направлению той маленькой двери, ведущей на запасную железную лестницу. Когда я вбежал в кабинет, стрелявший выронил револьвер и упал лицом вниз – вот так, как он лежит и сейчас. Приподняв его голову, я сразу опознал господина Браду, конторского секретаря директора.

– Конторского секретаря? – переспросил Кручинин. – А у Вельмана был еще какой-нибудь секретарь?

– Да. Частный секретарь – госпожа Эла Крон. Она живет у него в доме и, как поговаривают кумушки… впрочем это знает весь город: доктор Вельман неравнодушен к женщинам, точнее, к блондинкам…

– Но, но, без пошлостей, Круши, – строго прикрикнул шеф. – Давайте дальше ваш фельетон, то есть я хотел сказать доклад.

– Слушаю-с… Докладываю дальше, – с подчеркнутой почтительностью ответил лейтенант. – Я бросился к этой задней дверце, но она оказалась запертой. Ключа от нее в нашей связке нет. Чтобы задержать убийцу, нужно было снова бежать кругом, я дал свисток, вызывая полицейского, стоявшего в зале.

– Отсюда ему был слышен ваш свисток? – спросил Кручинин.

– Об этом я в тот момент не подумал… пожалуй, вы правы: парень мог бы и не услышать свистка. Но, к счастью, он оказался догадливым малым: в тот момент, когда я отнимал свисток ото рта, он уже и сам вбегал в комнату. Он исправный служака, – добавил лейтенант, кладя свою большую, покрытую обильной черной растительностью руку на плечо молодого дружинника, даже еще не переодетого в форму и только носящего на рукаве отличительную повязку, – он достоин награды, начальник.

– Да, да, непременно, – с готовностью согласился шеф и торопливо добавил: – Однако дальше, дальше! Читатель ждет продолжения.

– Простите, – прервал его Кручинин, – если позволите, один вопрос этому дружиннику. – Вы были оставлены лейтенантом на посту в машинном зале?

– Так точно.

– Без разрешения лейтенанта покинули пост и поднялись сюда?

– …Собственно… – смутился дружинник.

– Отвечайте: вы покинули свой пост?

При этом вторичном вопросе глаза дружинника сверкнули недобрым огоньком, и он неохотно пробормотал:

– Лейтенант же сам свистел…

– Когда он подал свисток, вы уже были у двери, здесь, наверху. Значит, пост вы покинули много раньше, чем услышали свисток.

Дружинник опустил глаза.

– А вы говорите, что из него выйдет толк? – с усмешкой сказал Кручинин лейтенанту. И далее, обращаясь к шефу: – Больше у меня вопросов нет.

– Вы правы, тысячу раз правы, – воскликнул начальник полиции. – Не хвалить таких нужно, а взыскивать с них, да, да, строго взыскивать!.. Однако дальше, дальше…

Покрутив ус, лейтенант продолжал:

– Слушаю-с, эта дверь заперта совершенно очевидно преступником.

– Нет, нет, пока не нужно заключений, – перебил шеф. – Только факты, факты, факты? Ну-с?!

– Слушаю-с. Пока я бежал по этой лестнице и очутился у ворот, все было, по-видимому, кончено. У подъезда, к которому ведет вот та запасная лестница, мы нашли след недавно отъехавшего автомобиля. Убийца скрылся.

– И тогда вы?

– Тогда я пошел к телефону и протелефонировал вам, господин начальник, не считаясь с тем, что это было чертовски не вовремя. Но долг остается долгом, даже под Новый год.

– Отлично, отлично, – сказал шеф и обратился к Кручинину: – Как вы думаете, не перейти ли теперь к выводам?

– Конечно, если они у него сложились.

– Вот теперь давайте ваши выводы, – приказал шеф, поворачиваясь к Круши. – Даже самый загадочный фельетон должен иметь развязку.

– Слушаю-с. – Лейтенант не спеша и очень уверенно проговорил: – Не думаю, чтобы я ошибался… Когда наступили дни ожидания приближения советских войск, господин доктор Вельман перенес личные ценности из дома в этот вот сейф…

Лейтенант указал на массивный несгораемый шкаф, вделанный в стену директорского кабинета. Бронированная дверца шкафа была распахнута настежь. Виднелись аккуратно сложенные стопки документов, тщательно составленные и пронумерованные регистраторы. Была еще стопка больших конвертов из голубого полотна. На каждом из них тоже виднелся тщательно написанный номер. Все говорило об аккуратности владельца шкафа и его привычке к порядку в делах. Несколько внутренних отделений шкафа оставались запертыми. Только один ящик был выдвинут – в нем ничего не было.

Убедившись в том, что все осмотрели шкаф, лейтенант продолжал:

– Что-либо помешало доктору Вельману вовремя взять свои ценности отсюда. У нас, в полиции, достаточно хорошо знают его, и он не мог рассчитывать получить пропуск не только в этот кабинет, но и вообще на территорию станции. И вот, пользуясь некоторой суетой, которая всегда царит в новогоднюю ночь, тем, что никто из начальства в эти часы на службе, а подчас и дома не сидит, Вельман снабжает секретаря подложным пропуском и посылает за своими ценностями. Он не без основания надеется, что Браду пройдет в кабинет так, что караульные в зале этого не услышат. В пользу такой догадки говорит не только время, выбранное для изъятия вещей, но и костюм убитого. Посмотрите, он во фраке, в кармане его было вот это приглашение на ужин к доктору Вельману. Именно туда он и должен был привезти ценности – прямо к новогоднему ужину.

– Очень убедительно, очень, – удовлетворенно произнес Кручинин. – А скажите, пропуск у секретаря был?

– Я думаю, да… без пропуска он не решился бы сюда идти.

– Но ему не пришлось этот пропуск никому предъявить?

– По-видимому, – ответил лейтенант.

Кручинин обернулся к дружиннику:

– Господин Браду предъявил вам пропуск?

После короткого замешательства тот ответил:

– Нет.

– Может быть, вы даже и не видели самого Браду? – спросил Кручинин.

Тот не ответил и, только исподлобья посмотрев на Кручинина, обиженно отвернулся.

Кручинин пробормотал еще что-то неопределенное.

– Продолжайте, продолжайте, – подогнал шеф лейтенанта.

– Хорошо-с… Но… – тут лейтенант многозначительно поднял палец, – по-видимому, за этой парочкой следили люди, не менее предприимчивые. Им или кому-то из них удалось каким-то, еще непонятным мне образом проникнуть сюда и овладеть тем, что секретарь Браду вынул из шкафа.

– Как, по-вашему, проник сюда убийца? – спросил шеф. – Этот абзац у вас неясен.

– На этот счет у меня два предположения: либо через эту запасную дверь по пятам секретаря, либо…

– Ключа от этой двери на связке, принадлежащей полиции, не было? – перебил, его Кручинин.

– Он был нам не нужен, так как всегда торчал вот здесь в скважине.

– Изнутри кабинета?

– Да.

– Значит, и сам Браду мог сюда попасть, только разбив стекло и просунув руку внутрь.

– Да. Едва ли ему при этом пришло в голову, что по пятам его кто-то крадется и ему следует запереть за собой дверь, чтобы спасти себе жизнь, – решился, наконец, проанализировать какое-то обстоятельство и сам шеф. – Так, так, очень интересно. Ну-с, второе предположение?

– В пользу первого предположения, – продолжал лейтенант, – говорит то, что убийца ушел именно по этой лестнице. Наиболее вероятно, что он спешил удрать тем же путем, каким пришел, ему уже знакомым. За это же говорит и то, что я своим ключом не смог отпереть нижнюю дверь: замок был поврежден отмычкой. Но есть у меня и другое подозрение: убийца уже был на станции, когда пришел секретарь.

– В таком случае он мог сюда войти и по этой лестнице, по которой поднялись сейчас мы с вами? – спросил Кручинин.

Грачику показалось, что Кручинин уголком глаза, так, чтобы никто этого не заметил, наблюдает за дружинником.

– А ключи от шкафа? – спросил Кручинин. – У кого они хранились?

– В полиции их не было, – ответил лейтенант. – Вероятно, они остались у директора Вельмана или у Браду… – И, подумав, подтвердил: – Да, у кого-нибудь из них…

– Но их нет в замках сейфа. – Кручинин ощупал карманы убитого. – Здесь их тоже нет.

– Что это может значить? – недоуменно спросил толстяк-шеф.

– Что преступник унес их с собой, – уверенно резюмировал лейтенант.

– Хотел бы я знать, зачем? – задумчиво проговорил шеф.

Полицейские недоуменно переглянулись.

Кручинин еще раз тщательно изучил положение трупа и, делая вид, будто прикрывает рукой зевок, сказал Грачику:

– Не сделать ли тебе для коллекции несколько снимков?.. И будем двигаться.

– Вы… не находите здесь ничего интересного? – с разочарованием спросил шеф.

– Мы же слышали от лейтенанта, – скучающим тоном ответил Кручинин – Обыкновенное убийство с целью похищения ценностей.

– А мне казалось, поскольку дело произошло на таком объекте, что это… неспроста, – неуверенно проговорил шеф.

– Это противоречило бы тому, что вы говорили мне позавчера. Помните? «Никакого материала для хроники происшествий!»

– Да, да… но, кажется, я поспешил с увольнением репортеров, – озабоченно согласился шеф.

Кручинин еще раз заразительно зевнул.

– Вы простите, – улыбнулся он шефу, – но на меня так действует воздух этого долго не проветривавшегося помещения.

– Тут действительно дурной воздух, – потянул носом толстяк. – Как на складе макулатуры.

Привстав на цыпочки, он сделал было попытку дотянуться до оконного запора.

– Позвольте мне. – Кручинин отворил окно и высунулся наружу. – Я так и думал, – сказал он с удовлетворением.

– Что именно? – заинтересовался шеф.

– Сонливость как рукой сняло, стоило мне глотнуть свежего воздуха.

Пока Грачик производил фотоснимки с трупа, Кручинин еще раз осмотрел содержимое шкафа. Как показалось Грачику, Кручинин внимательно перечел какой-то листок, прикрепленный изнутри к бронированной дверце, и после того быстро перебрал лежавшие в сейфе большие голубые конверты. Ничем другим он как будто не заинтересовался и сказал:

– Нет, положительно мне необходимо выспаться – завтра у нас дела.

– А знаете, что пришло мне в голову? – воскликнул вдруг с озабоченным видом шеф полиции. – Что могло заставить Вельмана поспешить с изъятием отсюда своих ценностей?

Все посмотрели на него с интересом.

– Они хотят взорвать станцию, и Вельман пожелал спасти свои вещи, – трагическим шепотом произнес толстяк.

– Эта не лишенная прозорливости догадка – лишний довод за то, что нам отсюда лучше поскорее убраться, – сказал Кручинин и первым направился к выходу. В двери он внезапно остановился и обернулся к начальнику полиции: – В виде особого одолжения мне, коллега, накажите провинившегося дружинника тем, что ой останется в этой комнате до утра…

Грачик отметил, что мимо внимания Кручинина прошел неприязненный взгляд, которым его проводил дружинник. Обратно по зданию станции посетителей сопровождал черноусый лейтенант. На прощанье начальник полиции крепко потряс ему руку и поблагодарил за бдительность. Лейтенант пробормотал:

– Мне было бы приятно, если бы вы, начальник, простили того парня, что остался наверху. Он правильно поступил, прибежав ко мне наверх, хотя бы и самовольно.

– Ничего, ничего, – добродушно усмехнулся шеф, – до утра он там все-таки посидит. Устав нужно исполнять… Итак, господа, – обернулся толстяк к Кручинину и Грачику, и лицо его расплылось в добродушной улыбке, – теперь мне остается загладить испорченный вам новогодний вечер. Сейчас мы придумаем, как это сделать.

– Что касается меня, то я домой, – устало протянул Кручинин. – Мы пройдемся пешком. Это несколько развеет мою сонливость. А на прощанье позвольте мне сказать вам несколько слов, – он взял толстяка за локоть и, отведя в сторону, прошептал ему несколько слов на ухо, словно желая сохранить это в секрете от Грачика и черноусого лейтенанта. Но зато все отлично слышали, как толстяк удивленно воскликнул в ответ:

– О, это невозможно!

– И тем не менее… – уже громко и очень настойчиво произнес Кручинин.

– Вы настаиваете?

– Безусловно, – решительно закончил Кручинин и подтолкнул толстяка к автомобилю.

С кряхтеньем разместившись в кабине, шеф благодушно сказал своему лейтенанту;

– Ну, полезайте сюда. Вы заслужили сегодня стакан вина и спокойную ночь.

Бормоча слова благодарности, лейтенант взгромоздился рядом с шефом.

Кручинин услужливо затворил за ним дверцу, но вдруг, вспомнив что-то, снова отворил ее и быстро спросил лейтенанта:

– Секретарь Браду был левшой?

– Нет… насколько помню, кажется, нет, – поправился тот.

Дверца захлопнулась, и машина медленно двинулась по следу, оставленному на снегу грабителями. Кручинин обернулся к Грачику, и тот услышал его характерный смешок, обычно служивший выражением крайнего удовольствия.

– Дело действительно интересное, этот добряк редактор был прав, – тихонько проговорил Кручинин.

Грачик не был удивлен этим внезапным переходом от усталой сонливости Кручинина к такому веселью.

– Я же говорил! Говорил я вам, Нил, мой джан, многозначительное дело.

– Мне кажется, что план минирования станции…

Грачик не расслышал конца фразы, так как Кручинин повернулся к нему спиной и вместо того, чтобы направиться по расстилавшейся перед ними широкой улице, ведшей к центру города, исчез за углом узкого переулка.

Где-то поодаль башенные часы гулко, с замысловатым перебором отзвонили час ночи. Это был первый час Нового года.

Кажется, впервые в жизни Грачик так неуютно встречал Новый год – посреди заснеженного глухого переулка чужого города. Грачику стало не по себе.

Но появилось ли у него сомнение в том, что именно тут и именно сейчас он и должен был быть? Присутствие Кручинина наполняло его уверенностью: целесообразно всякое, даже самое неприятное нарушение обычного течения жизни. Грачик даже готов был гордиться тем, что он должен ломать любой распорядок предусмотренного отдыха или занятия и, подобно работнику скорой помощи, по первому зову устремляться туда, где нужна помощь искателей истины.