Первый в списке на похищение

Афонин страховал его на выходе, Тур же пребывал в свободном полете – важно было, чтобы его видели, чтобы он отмечался в самых разных местах – его должны были засекать те или один из тех, кого сейчас дожидался Волошин. Волошин изучил блоки обслуживания – их называли ступенями, куда входили милицейские телефоны – в частности, телефон Зверева, нашел для себя много интересного. Милицейские телефоны постоянно пасли, и не просто подслушивали, а записывали на пленку, следы подсоединений были хорошо видны, стоило только Волошину осмотреть блок через лупу, а некоторые детали были видны и без лупы.

Работали, конечно же, свои, атээсовские, – дядя с улицы, какой-нибудь дворник из Столешникова либо отставник с дубиной, промышляющий на Трубной площади, вряд ли сюда войдут, а если попробуют войти – тысячу раз будут остановлены и полторы тысячи раз им будут скручены руки. Тут не только пропуск нужен, но и допуск, и специальное удостоверение, и вообще бог знает что.

Волошин ждал.

Он потерял счет времени, когда в неровное убаюкивающее дыхание машины, внутри которой он находился, вкрался посторонний звук – мягкий, шаркающий, осторожно-неспешный. Волошин приготовился: наступает момент, ради которого он сидит в этой консервной банке.

Через две минуты в бетонном отсеке появился человек в синем халате, из кармана которого торчали сразу три авторучки, пробник и еще какой-то прибор с посеребренными проводками, вываливающимися наружу, остановился на пороге отсека, словно бы что-то почувствовав, потянул носом, воздух. «Вот животное, – невольно удивился Волошин, – чует меня, явно чует, только понять ничего не может! Кто это? Гуревич, о котором рассказывал Тур, или кто-то еще?»

Человек в синем халате внимательно оглядел зал, задумчиво помял пальцами щеку – что-то останавливало его, он чувствовал опасность и хотел понять, откуда она приходит. Волошин замер – неужели этот синий халат и впрямь так чувствителен, что засек его? Если бы была возможность раствориться в воздухе, растаять, будто сахар, стать невидимым, Волошин растворился бы…

Но мерное пощелкивание блоков, тихая многослойная песня зуммеров, схожая с полетом; стаи больших шмелей, успокаивали, убаюкивали, у человека в халате оттаяло, сделалось добродушным лицо, и он вошел в зал.

Конечно, это мог оказаться и обычный инженер, пришедший проверить аппаратуру – ведь тут наряду с современными квазиэлектронными и электронными блоками стояли еще и старые, времен Русско-японской войны, координатные и даже декадно-саговые, отжившие свое, тысячу раз чиненные-перечиненные блоки, а за этим хозяйством глаз да глаз нужен, но вряд ли бы обыкновенный инженер так вел себя. Да и чутье, оно тоже заставляло Волошина сделать охотничью стойку. Осталось только, чтобы этот человек засветился у милицейского блока. Тогда его можно будет смело брать.

Волошин зажал в себе дыхание, он его буквально стиснул зубами, чтобы ничего не вырывалось наружу, собрался в пружину, чтобы в любой миг распрямиться, выпрыгнуть из укрытия, облизал сухие губы. Хотелось пить. От напряжения стало щипать глаза..

Человек в синем халате прошел близко от него, стремительно оглянулся и застыл в позе сторожевой собаки, вытянул голову. Шея у него была жилистой – толстые узловатые борозды напряглись, вздулись, стали похожими на некие веревки, которыми голова этого человека была притянута к туловищу. Рот был маленький, округлый, с пухлыми мальчишескими ямочками в углах, в разъеме губ виднелись мелкие желтоватые зубы. «Никотином подточены, – понял Волошин, – по пачке какой-нибудь заморской пакости высасывает за полдня. Кто это все-таки? Гуревич или кто-то еще?» Человек стоял совсем рядом, до него можно было дотянуться рукой.

«Вот чутье! – Волошин не удержался, снова восхищенно покрутил головой. – Неужели рыба сорвется? Стоит возле крючка, принюхивается к червяку, а не трогает. Жрать хочет, но не берет». В нем неожиданно возникло чувство уважения к синему халату – это было профессиональное: не нос имел этот дядя, а миноискатель.

Из бокового кармана халата человек достал очки, натянул на лицо и стремительно, уже нигде не задерживаясь, шагнул к милицейскому блоку.

«Все, карп открыл пасть, сейчас заглотит червяка». Человек в синем халате небольшой тонкой отверткой быстро освободил шурупы блока, снял крышку, обнажая мудреное, набитое цветными проводками и серебряными пластинами нутро. Положил крышку на пол около ног. Волошин поглядел на дверь – как там Афонин, ловит мух или не ловит? Афонин ничем не выдавал своего присутствия.