Первый в списке на похищение

Рокфор в недоумении подходил к нему, выставлял перед собою два пальца наподобие рогов – раздумывал, ткнуть пащенку этими рогами в глаза или не тыкать, и с сожалеющим видом отходил. У него был наказ, как и у всех остальных – у Деверя, Клопа и Медузы, – с головы этого юного замухрышки не должен упасть ни один волосок. На лбу у Рокфора собиралась лесенка морщин – каждая морщина похожа на ступеньку, пыль можно укладывать, как землю, сажать что-нибудь.

Костик плакал, сжимался, стараясь как можно меньше занимать места в пространстве, превратиться в жучка, в таракашку, в маленькую козявку – он очень хотел исчезнуть, скрыться, с глаз этих страшных людей, но у него ничего не получалось; он молил Бога, неведомого доброго дядю, архангелов и ангелов, чтобы они забрали его к себе, но чуда не происходило… Он не понимал, почему эти люди называют друг друга странными кличками, а не по именам… Разве у них нет обыкновенных человеческих имен или хотя бы фамилий? И клички у них какие-то неудобные, отскакивающие от языка – Деверь, Медуза, Рокфор. Одни не сразу выговоришь, другие прилипают, словно жвачка.

– Ты можешь заткнуться или нет? – услышал Костик железный голос Деверя. – Если не перестанешь скулить, я тебе в глотку ножку от табурета засуну, ясно? Подумай хорошенько, что лучше – ножка от табурета в глотке или молчание вместо громких соплей? А, арбуз!

Костик почувствовал, как в горле у него застряло что-то твердое – то ли слюна, то ли костяшка какая, случайно попавшая, он захлебнулся, дернулся и замер.

– Молодец! – похвалил Деверь. – Ты все правильно понял.

Минут через двадцать охранники собрались за столом. Из холодильника достали еду, водку, воду в бокастых пластиковых бутылках, из морозилки – лед, – Деверь предпочитал пить водку со льдом, Клоп на этот счет позволил себе ворчание: «Так водку можно в воду, мля, превратить. Дорогой напиток – в пустое пуканье, в пхих», на что Деверь отозвался довольно миролюбиво: «Если понадобится, я лед так жрать буду, я лед люблю!» В доме быстро распространился аппетитный запах. Рокфор обрадованно потер руки:

– Йех! Люблю это дело!

– Раз любишь, то чего тогда пуза нет? – поинтересовался Клоп.

– Не знаю. Ем, ем, а вес не набираю.

– Больной, – высказал свою точку зрения Деверь.

– У меня сегодня пятьдесят тысяч фальшивыми оказалось, – пожаловался Рокфор. – Покупал ветчину, дал кассирше пятьдесят тысяч, а она сунула деньги в свою машинку и вернула обратно. Фальшбанкнота, говорит. Пришлось дать другую, нефальшь которая…

– А фальшивую куда дел?

– Пошел в другой магазин, там приняли.

– Что пятидесятитысячные – это ерунда, у нас, говорят, фальшивых стодолларовых бумажек полно – каждая пятая фальшивая. В Иране производят.

– Одни считают, что в Иране, а другие – в Турции.

– Вот американцы и решили новые стодолларовые напечатать.

– А в России, я читал, испокон веков, мля, этим баловались, – сказал Клоп.

– Чем «этим»? – поинтересовался Деверь. – Называй вещи своими именами.

– Ну этим, денежками домашнего производства. В газете одной было написано, что триста с лишним лет назад в России тоже реформа была, как у нас при Гайдаре, и там тоже «эксченчи» для обмена денег появились. Одну большую медяшку меняли на одну малую серебрушку, так наш брат-умелец тут же нашел выход – изладился покрывать медяшки ртутью.

– Во рашен-старашен! – не удержавшись, коротко, с металлическим бряцаньем в голосе, захохотал Деверь. – Быстро ребята сообразили. Молотки! А наказание было?

– Было. В отличие от нашего царя Стакана там царь посуровее был. Кто в ту пору царствовал? Алексей Михалыч, кажись?

– А хрен его знает.

– Тех, кого ловили, немедленно волокли на дыбу. Отрубали правую руку, а горло заливали расплавленным свинцом.

– Сурово!

Когда охранники сели за стол, Костик по тахте подгребся к окну, поднырнул под портьеру, тихо раздвинул металлические пластины жалюзы, вгляделся в улицу – знакомая или нет? Дома, дома, и слева, и справа одинаковые дома, но не такие, как в центре города, дома эти скорее сельские, дачные, одно– и двухэтажные – нет тех высоких, девятиэтажек, что располагаются в центре, в модных московских районах, которыми Костик любовался, проезжая с отцом в машине, – значит он находится в дачном месте. Но в каком, где, как называется это дачное место? Костик вздохнул – не по плечу ему эта задача.

В окно было вставлено две рамы, между рамами впаяна железная, покрашенная в белый цвет решетка. Костик прислушался к галдежу, раздающемуся из-за стола, понял, что о нем на время обеда забыли, просунул голову сквозь пластины жалюзи, притиснулся носом к стеклу, не удержался – слезы брызнули на стекло, потекли… «Ма-ма-а, беззвучно стараясь, чтобы его не услышали охранники, плакал Костик, возил носом по стеклу, оставляя мокрые следы. – Па-па-а».

Через несколько минут успокоился и, задерживая в себе всхлипы, примерился головой к решетке – пройдет голова или нет? Костику показалось – пройдет. А раз голова пролезет через решетку, то тело вслед за головой протиснется куда угодно, хоть в червячью нору. Осталось дело за малым – расколотить два стекла.