Первый в списке на похищение

– Мне сказали, что здесь офис находится, товарищество с ограниченной ответственностью, – начал Корочкин аккуратно, теперь уже специально стараясь задобрить человека, сопровождавшего его – старшего в команде, – но что-то ни столов конструкторских тут нет, ни компьютеров, только жалюзи…

– Совершенно верно, – подтвердил Деверь, голос у него наполнился опасной звонкостью – преображение произошло мгновенно, – Корочкин среагировал, насторожился, постарался оценить свою позицию и наметить путь для отступления. – Через неделю вы этот дом не узнаете, капитан, – звонким стальным голосом продолжил Деверь, – тут все будет – и канцелярские столы, и плавающие кожаные кресла, и компьютеры «айбиэм».

– Налоги товарищество платит?

– А как же! – Деверь сделал вид, что обиделся.

– Смотрите, а то сегодня у нас были чины из налоговой полиции – оч-чень серьезные мужики!

– Не-ет, мы законы не нарушаем и с каждого рубля дохода платим налог – к родному Российскому государству мы относимся с уважением, снимаем шляпу аж издали, – проговорил Деверь без запинки, словно бы заранее выучил текст, – сюда-сюда, налево, капитан, – проговорил он, но Корочкин, будто бы перепутав руки, где «право», а где «лево», свернул направо, нырнул за занавеску и очутился в небольшой, с плотно зашторенным окном комнате. «Окно выходит во двор», – засек он, мигом сфотографировал комнату взглядом и в ту же секунду почувствовал, как опасный холод обварил ему горло: на тахте, заправленной грязным, с темными, похоже, масляными пятнами пледом, лежал автомат Калашникова. Укороченный, десантный, столь любимый и мафиози, и милиционерами, и разного рода охранниками, и самими десантниками. Отдельно лежал запасной рожок, в прорези рожка был виден новенький, торжественно поблескивающий ярким металлом патрон.

– Что это? – спросил Корочкин, ткнул пальцем в автомат и, оборачиваясь, резко отступил в сторону. Увидел расширенные жесткие глаза сопровождающего.

В следующий миг понял: «Сейчас будет стрелять» – сопровождающий выдергивал из-за пояса пистолет, а тот, как назло, зацепился чем-то за складку ткани, и Деверь, осознавая, что он проигрывает драгоценное время, секунды, которые могут стоить ему жизни, что-то сипло выкрикнул Корочкину в лицо, с силой рванул пистолет, раздирая себе брюки, и тут же понял, что опоздал: пришедший в гости капитан оказался проворнее его.

– Ах ты мент! Ах ты, с-сука! – прохрипел Деверь, он все-таки выдрал пистолет из-за пояса, но время его ушло, он бездарно проиграл, разбазарил его. В то же мгновение раздался выстрел. Это выстрелил Корочкин.

Пуля попала Деверю в лицо, выкрошила несколько зубов, оторвала кусок носа, вогнала кожу, кости, еще что-то внутрь – лицо у него мигом стало похоже на большую куриную задницу, над которой блестели два больших, покрывшихся слезами яростных глаза: Деверь ненавидел Корочкина, в его лице он ненавидел всю московскую милицию и жаждал с ней разделаться, – он был еще жив и продолжал поднимать пистолет. Корочкин заметил, как Деверь машинально большим пальцем сдвинул флажок предохранителя, ставя пистолет в боевое положенние, и Корочкин, опережая его, выстрелил во второй раз.

Вторая пуля всадилась Деверю в шею, порвала кадык, в страшной кровянистой дыре вспух розовый пузырь, лопнул, за первым пузырем вспух еще один, лопнул, окрасив красными брызгами чистый, тщательно выбритый подбородок Деверя. Казалось, словно в легких Деверя отказали какие-то клапаны и весь воздух полез из него наружу. Но Деверь был еще жив и продолжал поднимать руку с пистолетом.

Корочкин выстрелил в третий раз – не целясь, пугаясь, того, что человек, в которого он стрелял, должен быть уже мертвым, а тот продолжает жить, душа у него упорно цепляется за тело. Третья пуля попала Деверю в грудь, выдрала кусок ткани из куртки, развернула его боком, но Деверь – еще живой, он никак не хотел уходить, сдаваться – снова выпрямился, его привлекала только одна цель, один маяк – Корочкин, и прежде чем Корочкин выстрелил в четвертый раз, Деверь нажал на спусковой крючок своего «макарова».

Конечно же, Деверь уже не видел Корочкина, хотя шел на капитана и хорошо чувствовал его своим нюхом, своей кровью, своей кожей, – но уже не видел его, – стрелял он из той, загробной, жизни в эту, не различая цели, – он не попал в Корочкина.

Пуля с густым шмелиным звуком прошла около головы Корочкина, впилась в угол, выкрошив кусок дерева, и затихла. Только сейчас Корочкин ощутил пронзительный острый щекотный запах горелого пороха, горячей меди, еще чего-то, что сопровождает всякую стрельбу, задохнулся, из глаз у него выбрызнули слезы, он закашлялся и отпрыгнул в сторону. Мертвый Деверь выстрелил еще раз. Непонятно, как он сумел сориентироваться на прыжок, но вторая пуля переместилась вместе с Корочкиным – она также вспорола воздух около его головы.