Первый в списке на похищение

А сейчас на сто двадцать рублей можно купить только коробку спичек. Либо побрызгать в стоячем туалете себе на ботинки. Да и то уже не сто двадцать рублей надо отдать, а пятьсот или всю тысячу, именуемую в народе «штукой». Но денежные хлопоты – это ерунда на постном масле по сравнению с дорогой. Стало опасно ездить. По поездам шуршат банды, вооруженные автоматами, используют усыпляющий газ и обирают пассажиров до последней нитки. Плоскогубцами выдирают золотые коронки, если они у кого-то есть. Когда люди от переизбытка газа начинают сухими ртами хватать воздух, налетчики внимательно следят за ними – не сверкнет ли где дорогой металл? И если замечают во рту желтый блеск, то тут же помогают гражданину избавиться от него – золото не для тех, кто путешествует в поездках, этот металл – для более богатых, для пассажиров первого класса авиарейсов «Трансаэро».

А уж о том, сколько каждый поезд хватает камней в стекла, и говорить не приходится – особенно когда состав идет по территории «самостийной» – были случаи, когда камни, влетевшие в окно, калечили и убивали пассажиров.

Если же добираться самолетом, то на билет не хватит и генеральской зарплаты – надо спарывать лампасы со штанов и продавать их. Вот какие наступили времена!

Болеть стало смертельно опасно – даже гриппом, ангиной, коклюшем – и у заболевшего больше шансов умереть, чем выздороветь…

Раздался скрип открывшейся двери, и Зверев с сожалением кинул последний взгляд на сочную траву, испятнанную сосновым мусором и яркими солнечными бликами, прогнал от себя мысли о Юге и отдыхе и, привычно покхекхекав, повернулся.

На пороге стоял майор Родин.

– Иди-ка сюда, майор. К столу иди, – позвал его Зверев. – Послушай редкостную музыку подвала и подворотни, – Зверев перемотал магнитофонную пленку на нуль и включил запись. – Наслаждение, а не запись… Прошу насладиться, а потом изложить мне свои соображения.

Зверев вернулся к окну. Родин внимательно прослушал запись, что-то пометил на листочке бумаги, который он достал из кармана форменной рубашки, затем так же, как и Зверев, прогнал пленку в начало и опять прослушал ее.

– Ну что, майор? – повернулся к нему Зверев. – Все понятно?

– В общем, да. Для разработки эта пленка – в самый раз. Забрать с собой кассету разрешите?

– Конечно. Хотя кассет этих, я думаю, будет с десяток – все еще только начинается. Не обратил внимание, майор, – голос случайно не знаком? В первый раз, когда я услышал запись, то подумал, а не вставлен ли в трубку какой-нибудь звуковибратор. А?

– Вряд ли. Голос, по-моему, натуральный… Надо проверить в техническом отделе. Но думаю – натуральный.

– Раз натуральный, то, может, доводилось встречаться с этим зомби?

– Нет, товарищ генерал, – отрицательно качнул головой Родин, – совершенно точно – не встречался.

– Ясно, – Зверев тяжело вздохнул, – что ничего не ясно. Ну что ж, майор, теперь выкладывай свои соображения.

– К четырем часам надо иметь две группы захвата. В состоянии «товсь!»

– Почему две?

– Возможно, людей придется бросать в два адреса.

– Ну что ж, – генерал согласно наклонил тяжелую лысую голову, покхекхекал в кулак, – только адреса нам пока неизвестны.

– Товарищ генерал, скоро мы их будем знать, это совершенно определенно, – с убеждением произнес Родин. – Ребята роют землю крепко. Да и сам я это нутром чую. Мозгами, сердцем, всем, что есть во мне, чую. Чуй-йю! – Родин мог бы и не произносить эту выспренную, не присущую ему фразу, она была для Родина слишком чужой и вообще никак не вписывалась в милицейскую речь, но Родин посчитал нужным выдать ее – прикрыл этой старомодной фразой какие-то известные лишь ему соображения либо сведения, а что это были за сведения, генерал спрашивать не стал – придет время, Родин сам все выложит.

Для генерала важен был не сам процесс, не движение от точки А к точке Б, а результат, он подумал о Волошине, уехавшем в районное управление, посмотрел на часы – что-то тянет Волошин со звонком, канителится, и если через пять минут от него не поступит звонок, Зверев будет искать майора Волошина сам. Хотя и не генеральское это дело, «не царское», а будет.

– Не две группы надо готовить, Родин, – генерал кашлянул в кулак, – а три. Две группы – в положении «товсь!», третья – резервная, на всякий случай. Если у нас действительно окажется несколько адресов, если обо что-то споткнемся и понадобится подмога, если… – в общем, на все «если» нужны будут три группы. А не понадобится резервная группа – тоже хорошо. Но к шестнадцати ноль-ноль… – генерал замолчал, перемотал немного пленки, чтобы услышать заключительную фразу Деверя, надавил на кнопку пуска.

Снова раздался железный, способный вызвать изжогу голос. «В шестнадцать ноль-ноль жди звонка. По этому телефону жди. Получишь инструкции, как действовать дальше. Все ясно, арбуз?»

– Арбуз! – генерал прошелся рукой по лысине. – Ну и словечко нашел: «Арбуз!» Арбуз. А почему не дыня или не огурец? Очень хорошее слово, энергичное, вполне бандитское: «Огурец». А, майор?

– Слова-паразиты, они, как и привычки, не поддаются анализу, товарищ генерал.