Первым делом

— Спасибо тебе за всё, Никифорыч, — ответил ему Толик, а я добавил, — на Ганомаге сильно не газуйте, он этого не любит… тогда дольше прослужит.

Мы обнялись на прощание и по очереди залезли внутрь ЛИ-2, нас встретили два лётчика в кожаных шлемах с поднятыми лётными очками. Они оказались неразговорчивыми, кивнули в том направлении, куда нам надо было сесть, задраили люк и ушли в свою кабину.

— Ну что, брат, — весело сказал мне Толик, — скоро у своих окажемся. Надо будет выпить по этому поводу.

— Не говори гоп, пока не перепрыгнул через забор-то, — немного охладил его я, — мы ещё не долетели до своих, это раз…

— Давай уже и два озвучивай, — попросил меня Толя, — не тяни.

— А два заключается в том, что не очень понятно, как нас свои встретят, может нам там и не до выпивки сразу станет, — закончил свою мысль я.

— Ну это ты зря, — начал разубеждать меня Толик, — мы же ничего такого и не сделали, чтобы нас прессовать начали.

— Как же не сделали, — усмехнулся я, — в плен сдались ведь, да? А советский солдат должен предпочесть плену героическую смерть, так, по-моему в наших газетах пишут. Да и технику свою врагу оставили.

— Ну поживём-увидим, — философски отозвался Толик, — тем более, что ждать нам недолго осталось…

А лётчики тем временем запустили моторы и начали движение, потом самолёт развернулся и пошёл на взлёт. Шли низенько-низенько, может в паре десятков метров над верхушками деревьев, наверно это из-за опасения польских истребителей, подумал я. Через полчаса внизу промелькнула линия фронта, как я понял, две линии окопов, из обеих, причём, по нам палили из стрелкового оружия и несколько раз даже попали. А сразу вслед за этим мы и на посадку пошли, на такую же травяную площадку, с которой мы взлетали, аэродромом эту штуку язык не поворачивался назвать.

Самолёт остановился, подрулив к некому командному пункту, обтянутому сверху защитной сеткой. Лётчики открыли люк и сказали нам «вылезай по одному», мы и вылезли. Встречали нас целых трое бойцов в форме НКВД, при этом старший из них, с петлицами сержанта, громким командным голосом сказал:

— Сдать оружие, руки поднять над головой, следовать за нами, все вопросы потом.

Оружие мы сдали, руки подняли, потом гуськом двинулись за старшим этой группы. Идти пришлось недалеко, до временного деревянного строения типа «сарай», туда нас с Толиком и завели по очереди. Толика затолкали в какую-то подсобку, а меня прямиком провели на допрос к оперу, здоровенному такому небритому жлобу в гражданской одежде.

— Фамилия-имя-отчество, быстро! — проорал он мне в рожу.

А я решил потянуть время, сел на стул, положил ногу на ногу и абсолютно спокойным тоном ответил:

— А представляться теперь уже необязательно? Согласно постановлению 817 от 30 ноября 38 года перед началом допроса допрашивающее лицо обязано чётко и отчётливо назвать свою должность и фамилию.

— Грамотный? — хмыкнул детина, — ну Петров, старший оперуполномоченный я, а теперь давай колись, как Родину продавал.

— Что это вы такое говорите, — сделал я невинное лицо, — товарищ старший оперуполномоченный…

— Гражданин, — поправил он меня.

— Гражданин старший оперуполномоченный, ничего и никого я не продавал… в последние десять лет точно.

— А раньше, значит, продавал? — ухмыльнулся тот.

— Раньше я отцу помогал на рынке торговать, продавал морковку с капустой, — любезно пояснил я.

— Ты мне тут Ваньку-то не валяй, — начал угрожающе подниматься со своего места опер, — рассказывай подробно, что делал, начиная с первого сентября сего года.

— Что, прямо всё подробно прямо с первого сентября? Это займёт немало времени, гражданин опер.

— Ничё, я никуда не тороплюсь, начинай, — и он закурил вонючую папиросину, мне не предложил.

Я вздохнул и максимально сокращённо пересказал нашу с Толиком одиссею, заняло это не меньше часа. Опер что-то там чиркал на бумаге, но записать подробно он явно не успевал, но и меня не останавливал. Наконец я выдохся, остановившись на полёте через линию фронта на ЛИ-2.

— Я так понимаю, — медленно произнёс опер, — что правды говорить мы не захотели.

— И в каком же месте у меня неправда, гражданин начальник? — справился я.

— А во всех местах, — и он вытащил из стола какую-то бумажку, — вот тут у нас есть показания, что вы вдвоём с Паниным преднамеренно посадили свой самолёт на вражеской территории, а затем преднамеренно и невынужденно сдались в плен в селе Красное. Что на это можете сказать?

— И кем же даны такие показания? — спросил я, — если это не секрет.

— Вовсе не секрет, — отвечал с ухмылкой опер, — показания дала прикомандированная к вашей части Варвара Зорина.

* * *

Через пару часов, когда допросили и Толика, нас опять соединили вместе и сказали, что сейчас повезут в областной центр, заниматься нами будут уже на другом уровне. Наш воронок трясся по ухабам и колдобинам уже немало времени, когда Толик, наконец, открыл рот.

— Пригрели змею на груди, — пробормотал он сквозь сжатые зубы.

— И не говори, командир, — так же отвечал ему я, — нахрен мы её из Мочулищ спасли, трудно сказать.