—
Только что в туалете. Он мыл лицо.—
Документы у вас есть?—
Нет.—
Поедем с нами.—
Зачем?—
Как он был одет?—
Я… Я не заметил.—
То есть как?—
У него лицо такое страшное и он приблизился.—
Хорошо. Но хоть куртка, что еще?—
Серого цвета пиджак и брюки черные. Туфли не помню.—
Рубашка…—
Не помню.—
Головной убор?—
Не было.—
Куда он делся?—
Вышел.—
И уехал?—
И уехал.—
На чем?—
Не знаю.—
А когда в туалет входили, много здесь машин стояло?—
Одна.—
Вот эта?—
Нет, другая.И мужчина дал описание машины. Через тридцать минут мужчину отпустили, записав номер домашнего телефона.
… Его остановили на следующем посту, примерно в тридцати верстах. Полицейских двое. Им лет по сорок и они русские. Это он понимает по полному отсутствию акцента и по некоторым национальным повадкам. Ну, их счастье. Он просто-напросто выходит из машины, даже не прихватив с собой оружия, и направляется к лесу, через поле.
…Он побежал. Метров триста до опушки леса. Поле в кочках и рытвинах, в высокой траве заболочено. В спину кричали на латышском, потом по-русски: «Стой, стреляем, стой». Но никто не бросился за ним. Полицейских двое. Машина застрянет, по всей видимости, сразу. Можно было и стрелять, но только зачем? Некуда ему было деваться, только он еще не знал этого, и потому, пригибаясь, раскачиваясь, ныряя влево и вперед, направо и назад неумолимо приближался к лесу, недоумевая, почему нет выстрела. Под конец он подвернул ногу, упал, поднялся, оглянувшись на миг, и, «достав» опушку, перекатился, а потом нырнул за первое дерево.
Он задыхался и сердце вспомнило свои худшие времена — подлые толчки и занудливые прострелы из-под лопатки навылет. Отбегал он свое.