Пес и его поводырь

— Ты мне, белопопый, не брат. А теперь тебе пора к твоей Анне Ивановне. Все же пристойней, чем ребенок. Впрочем, есть еще моложе киски. Хочешь, покажу, где дежурят?

— Сам обойдусь. Звал-то зачем?

— Давно не видел. Иди.

— Куда?

— По берегу так и иди. Там увидишь.

Обратная дорога оказалась гораздо проще. Какой-то безумный ГАЗ-53 с будкой, не могло их быть в природе, уже все сгинули, притормозил. В кабине мужик, обыкновенный, заспанный.

— Закурить нет? — спросил водитель.

— А ты не…? Только я некурящий.

— Садись, не сомневайся.

Через полчаса он вышел возле дома Анны Ивановны. Здесь сон странным образом прервался. А, может быть, это произошло еще там, на берегу? Не могут через сны грузовики вот так свободно перемещаться. Он поднялся к заветной двери и позвонил. Послышались торопливые и опасливые шаги.

— Кто?

— Я!

— Господи…

Загремело и заскрипело. Его впустили.

— Где ты был? И как ушел тихо? А потом…

— Что потом?

— Кто закрывал за тобой?

— Ты, наверное.

— Неправда. Я спала. Может, ты через балкон убрался?

— Конечно.

— Нет, правда?

— Слушай. Ты сама не помнишь ничего. Я спать хочу.

— Ты где был?

— Где был, там меня нет. Выпить у нас есть? Впрочем, я пошел спать. Пока.

Потом она задернула шторы и пришла к нему.

И тогда он опять уснул.

Очнулись они около полудня.

Господин Болотников его, должно быть, обыскался. В отчаяние, наверное, пришел.

А он тем временем с Анной Ивановной отправился на экскурсию. Короткая иллюзия быта. Прошли и церковь, прошли и кафе с названием «Шелковня». Здесь обедала группа и какая-то тетка долго торговалась с официантами. Они присели за столик, выпили чаю с лимоном, более ничего заказывать не стали. Чай в белом бокастом чайничке, вкусный, густой. Если бы Алексей был один, он бы выпил и водки, которую принесли бы в уютном графинчике, грибы бы попросил, клюковки. Клеенчатые скатерти, запростецки все, как в столовке. Это и требуется. Сейчас он не хотел разрушать комфортность и складное построение обстоятельств. Потом был детский парк с качелями и другим кафе — стекляшкой. Ему захотелось и сюда зайти, но совсем недалеко тарахтел автобус.

— Поехали в Ошевенск, в монастырь.

— Да, поехали.

Хмурое небо этого дня глядело на них с недоуменным равнодушием. Алексей сидел у окна, глаза прикрыл, ощущал дорогу, мельтешение бликов на стекле… Они останавливались часто. Вначале у поклонного камня с отпечатком стопы святого, потом был и источник, который находится около озера. В деревне Низ в церковь вошли уже под проливным дождем.

Батюшка в одиночестве отчитывал часы. Анна Ивановна тут же засуетилась со свечками, одну — за упокой и две — за здравие. Николаю Угоднику и Казанской. Сам он постоял просто так, совершенно пустой, вывернутый на такую изнанку, какой в себе и не подозревал. Едва слышная молитва, свечечки, то, что называют полумраком. Кинематограф какой-то. Иллюзион. Он вышел из храма и подождал свою попутчицу на улице. Немного разветрилось, и перед очередным выдохом дождя, перед пеленой тончайшей воздух был чудесен.

По пути к Каргополю дождь опять начался, шел минут пять, и истончился, иссяк, закончился. Мелькнула ненадолго, повисла и уплыла за край леса радуга. Он слушал, вялотекущий рассказ Анны Ивановны. Про беглого рекрута и красивое озеро, про Лядины, где дети ткут половики, делают картины, ткани и игрушки, и про Ошевенский тракт, построенный в пятнадцатом веке без всякой техники. Про неизбежные монастыри и старую дорогу, которой пользуются и по сей день, только немного подсыпая ее песком.

— Ты слушаешь? — спросила она его.

— Ты излагай. Хорошо получается.

— А тебе интересно?

— А то? Потом в «Шелковню» пойдем?

— Пойдем в другое место. Лучше.

— Ловлю на слове.

Дальше пошла неизбежная дурь про снежного человека.